Яйца... я ощутил их... я вдруг как мальчишка болтнул ими... — И она отпустила простыню. И та скользнула на пол. Голые мы замерли. Голые в предрассвете... В нереальности предутра, в нереальности себя...
— Я... я незнаю что делаю... завтра ничего не будет... ни тебя... меня... мне сейчас не стыдно... совсем... ничего!... мне плохо, папа... плохо... я не хочу уезжать... поласкай меня, попутешествуй...
— ложись здесь, маленький... любимая... единственна я моя...
Оля медленно села на раскладушку. Она тяжко, и со скрипом в ночи, приняла её на живот. И её рука протянулась вдоль её тела. Потом и левая.
Кухня, зарассветало. Мне хотелось, чтобы это никогда не кончалось, вдруг не исчезло, вдруг не стало сном!... я сел к ней. Было тесно. Было нежно тепло то касаний моего бедра к её.
— ... Поля... Поля может проснуться...
— ... Я ей глицина дала... ты же знаешь, возбуждена после речки была... но, если — то ростыней укроемся... знаешь, она же знает, что мы врачи и ты мне массаж делаешь... главное... главное, чтобы твой... твою писю не увидела..
Я поцеловал Олю в волосы затылка. Залез обеими ладонями под её спину к грудям и замял их... Утопая в их нежности и упругости и огромности
— они очень большие, папа?... я стыжусь их... стыжусь себя всю... я толстая уродка... я не хочу жить и плачу, плачу!... и я боюсь мужчин. Всех-всех... Только не тебя!... ты столько снился мне тогда, тогда когда мама увезла!... Ой, Ой как хорошо! ой, лапай, трогай папа! И целуй меня где хочешь...
Соски её отвердели, приподнялась на локтях, чтобы мне было лучше их ласкать! Повернула лицо к моему неистовому уже члену. Коснулась губами головки его и шопотом:
— я не умею...
— девочка моя!... приоткрой...
И вдруг, в како-то отчаяянии она губами мою головку!! И зачмокала, и вдруг языком!