узнал, что мать любит горловой минет, любит удушение, деривацию, не прочь попробовать золотой дождь, что у неё всё же были за это время любовники, о которых Саша не знал и которых мать использовала только для секса. Он узнал, что эта женщина, выругавшая его в детстве за дрочку, сама часами раздрачивает себе пизду, наблюдая за истязанием молоденьких девушек. Узнал, что у неё где-то дома спрятан огромный резиновый член, сантиметров эдак двадцать, которым она себя трахает в глотку — что она кайфует от этого, что она любит сначала растрахать им пизду, а потом вылизать и пропихнуть его в горло, так что слюни заливают ей весь подбородок, грудь и живот.
И по правде, Саша уже отчасти жалел, что просто не ухмыльнулся и не прошёл мимо нескольких порно-роликов, замеченных у мамы на компьютере, с которых всё началось. Он был бы и рад разорвать этот порочный круг, утягивающий его всё дальше, но не мог — все его мысли были только о Кире. Все его осмысленные занятия заключались лишь в слежке за матерью. Сашу не покидало чувство тревоги — он не представлял себе, как выйти из этой игры. Он пытался бросить, но его мысли вскоре снова возвращались к Кире. Он сильно запутался. В один день ему казалось, что отступать не стоит, на следующий — что следует всё бросить прямо сейчас. Однако в конце концов он решил довести начатое до конца.
И сейчас Саша открыл свою страницу и написал матери от имени Дмитрия:
«Кира, мы здорово проводим время в сети. Я думаю, мы уже друг к другу привыкли, поэтому настало время встретиться. Я буду в Петербурге в эти выходные. Когда я приеду, я сниму квартиру и сообщу тебе адрес. Это будет твоя первая настоящая сессия.
Одна маленькая деталь. Ты всё это время не показывала мне лица, хоть я этого и не просил. На сессии ты не увидишь моего. Ты ничего не увидишь. Я оставлю для тебя дверь квартиры открытой. Ты придёшь и отпишешься мне. Затем ты наденешь повязку на глаза, вставишь беруши, и будешь стоять в углу, ожидая. Ждать тебе придётся не долго«.
Он отправил ей это и закрыл крышку ноутбука. Сашу затянуло в омут с головой, но на сердце стало легче — бремя неизвестности спало. Он снова что-то готовил — теперь только процесс дарил ему спокойствие.