уж на сковородке. Занимался с ней любовью, а потом шёл и трахал эту суку. Потом снова приходил домой, как ни в чём не бывало, целовал дочь, её, признавался в любви, а сам снова бежал к этой шалаве, и трахал, трахал, трахал!
— Ненавижу! Тварь! Подонок! Как ты мог! У нас же дети, урод... — Виктория кричала и била кулачками по рулю, от чего «Шкода» слегка виляла по дороге, создавая опасные ситуации. Но женщина этого не замечала. Она сейчас ничего не понимала и не видела перед собой. Точнее, она понимала, что, по крайней мере, уже год жила с предателем, с человеком, который прожил с ней в браке почти полжизни, который преданно смотрел в глаза и изменял ей, который говорил «люблю», а тем временем развлекался с другой. С тем, от которого у неё замечательный сын, и прекрасная дочь. С тем, кому она собиралась посвятить всю жизнь, с тем, за которого она выходила замуж и клялась в верности точно так же, как и он — ей. И кому она не то, что ни разу, а даже мыслено представить себе не могла об измене. С тем, кто должен был стать ей опорой, каменной стеной, защитой и поддержкой, спутником жизни. И видела не дорогу и другие автомобили, а видела голую блондинку и Максима, который её имеет во всех позах.
— Приехали, твою мать... — Виктория сжала руль до такой степени, что её костяшки побелели. — Хорошо. Если я тебе больше не нужна — значит и ты мне не нужен, подонок. Будь уверен, ты своё получишь.
Она решилась. Уже дважды за день пересекла двойную сплошную линию, «подрезав» какой-то внедорожник, и прибавила скорость.