Я покорился своей судьбе

предложила мне пожить вместе. Я, конечно же, согласился. И моя любимая переехала ко мне. Я пребывал в блаженстве, утром моя милая, готовила чудесные завтраки, провожала меня на работу, потом хозяйничала дома днем, а вечером встречала меня и при этом всегда восхитительно выглядела. Катерина, так умела любить, с ней не могла сравниться ни одна женщина, с которой я когда-либо разделял ложе. Я готов был для нее сделать действительно все. Она любила верховые прогулки, и я купил ей жеребца, что бы моя любовь, предавалась любимой утехе. Сам я лошадей не очень-то любил, поэтому только изредка посещал с ней конюшни. Задаривая всевозможными подарками, дорогими, роскошными и просто милыми, я пытался задобрить мою богиню и удержать ее около себя подольше. Я пребывал на седьмом небе от счастья и буквально парил над миром, казавшимся мне грязным и не достойным моего внимания.

Но однажды, дождливым слякотным осенним вечером, я возвращался домой с работы и увидел бабушек у подъезда, это был вечный атрибут нашего дома.

— Бедный, бедный. Красавицу такую завел, — Проскрипела мне в след одна из старых сплетниц. — А она неблагодарная, любовника водит в его отсутствие.

Я напрягся и замедлил шаг.

— А какой красавчик-то ходит, — эхом отозвалась вторая. — Только зажатый он какой-то, чистый Гомик.

— Гомик? — переспросила третья, — Кузьминична, а что это такое, гомик?

— Да бог его знает, внук мой всегда так говорит, когда, например, певец какой выступает или в фильме мужик какой чего-то делает. Вот и этот весь такой из себя, разфуфыренный, ну гомик и все тут.

— Да все с сумками, с сумками к ней бегает, что носит, уж и не знаю. Может фарцуют?

Дальнейшего разговора приблатненных бабушек, я уже не слышал, вся моя радость от ожидания встречи с Катериной улетела вместе с моими крыльями. Но я человек не резкий и сразу же в омут не бросаюсь, я решил последить за своей неверной. Дома я ничем не выдал своего подозрения. Катенька бросилась ко мне на шею, с еще большей страстью и исцеловала всего, она была так заведена, что прямо горела вся через тонкую ткань халатика.

— Милый, любимый, сладкий! — Шептала мне моя ненаглядная лгунья.

Не устоял, в эту ночь мне было сладостней, чем всегда, горькое чувство оскорбленного достоинства подогревало меня, и я взял ее сильно и несколько грубовато. Катя кричала в экстазе, рвала кожу на моей спине длинными заточенными ногтями и кусалась почище разъяренной кошки. Когда мы закончили, моя неверная села на кровати, закурила и, прищурившись, посмотрела на меня.

— Что-то не так, Сережа?

Вопрос был задан так серьезно и так проникновенно, что мне захотелось уткнуться ей в ноги и все выложить на чистоту, а потом в слезах и соплях умолять ее о прощении, за свои гадкие подозрения. Но вместо этого, я вынул из ее рук сигарету, затянулся, что бы погасить минутный порыв и пожав плечами ответил.

— Ничего, Котенок, все в норме, а что?

—