Колода карт

я упорно отводил взгляд.

— Ну, я жду!

Я понял что отпираться бесполезно и, трясущимися руками, вытащил из кармана и протянул ей, уронив несколько карт на пол, злополучную колоду.

Как сейчас перед моими глазами стоит вызывающая поза одной из красоток с карты, лежащей прямо у моих ног. Наскоро перетасовав колоду, тетя Тома обратилась ко мне:

— Ну со своим-то оболтусом я знаю что делать. А с тобой что прикажешь?

Я молчал. Она направилась к двери, через плечо бросив:

— Когда приходят с работы твои родители?

Поняв, что сейчас случится нечто непоправимое (в памяти еще слишком живы были последствия не такой уж и давней «стриптизной» истории) я кинулся за ней следом:

— Тетя Тамара, ну пожалуйста, не говорите моим родителям!..

Помню, как горячо я молил о пощаде, цепляясь за тоненькую паутинку надежды, что порки на этот раз удастся избежать.

Повернувшись ко мне тетя Тома слушала и не слушала меня, углубившись в свои мысли. Когда. поток моих мольб иссяк и я остановился перевести дух, она прямо спросила:

— Допустим, я не скажу ничего твоим родителям и ты выйдешь сухим из воды, а он, — ока указала на съежившегося Леньку и я, невольно, проследил за ее пальцем взглядом. — ОДИН получит все наказание, причитающееся вам ОБОИМ. Тебе кажется, что это справедливо?

Я молчал и она снова взяла меня за подбородок:

— Тебе не кажется, что это ПРЕДАТЕЛЬСТВО? Не слышу ответа!

Я сипло что-то выдавил из перехваченного ужасом горла.

— Ну! Я откашлялся и прошептал:

— Да... — 0на отпустила меня и, глядя в сторону, отстраненно бросила:

— Хорошо что хоть это ты понимаешь. Ладно, я не скажу твоим родителям, но я сейчас накажу твоего друга, а ты 6удешь присутствовать при этом и внимательно смотреть, как он отдувается один за вашу ОБЩУЮ вину. Евгений, иди готовься.

Я ужасом смотрел как Ленька послушно пошел в спальню и загремел там скамейкой, на которой его обычно порола мать, выдвигая ее из-под кровати. Тетя Тома, взяла меня за плечо и, брезгливо, будто несла в руке нашкодившего щенка, провела в спальню.

Ленька уже разделся догола и лежал ничком на скамье. По спине его и попе пробегала крупная дрожь. Руки он стиснул на передней кромке скамьи так что побелели костяшки пальцев. По его рассказам я помнил, что мать никогда не привязывала его. За каждую попытку уклониться от удара следовали еще три удара, за каждый крик (в «хрущевских» квартирах можно было только мечтать о звукоизоляции) — пять.

Тетя Тома достала из шкафа ремень, потом подумала и, положив обратно, достала детскую скакалку.

Поставив меня так, чтобы наказание было хорошо мне видно, тетя Тома неудобнее взяла, сложенную пополам скакалку в ладонь и, взмахнув пару раз для пробы, сильно ударила по сжавшимся ягодицам сына. Противно свистнув, скакалка, гибко обогнув ленькину попу, пропечатала двойную вздутую полоску, сразу налившуюся кровью. Мой друг, забывшись, тоненько взвизгнул

— Еще пяток получишь. Да, я забыла, ты получишь сегодня ПЯТЬДЕСЯТ ударов. «За себя и за того