можно вообразить, и женскими телами.
— Ну как же так, ведь если пожаловаться им влетит за такие выходки — опять зашептала Джамиля.
— Ни хрена им не будет — прошептала в ответ другая девушка, постарше на вид, которая тоже сидела рядом с Джамилёй.
— Ну это же не законно!
— Господи! Да от куда ты такая взялась на нашу голову, из п: ы на лыжах ты что ли выехала?
— Да нет, я просто первый раз в милицию попадаю, и к тому же ни за что! — со слезами на глазах продолжала шептать Джамиля — если меня ударят, я жалобу на них напишу, и им кранты — злобно сжав кулаки и плача шипела она.
— Тебя как зовут? — спросила первая девушка.
— Джамиля
— Послушай пожалуйста, Джамиля, меня внимательно, ты, к сожалению попала. За проституцию у нас полагается брать на учёт и отпускать. Но к нам в район пришла новый начальник отдела нравственности или как там он у них называется я не знаю. Этой майорше лет сорок девять, от неё мужик ушёл к молодой, она баб ненавидит и на нас зло срывает. Что бы мы боялись выходить на панель, она ввела телесные наказания, а что бы мы не жаловались, они заставляют подписывать протокол, что у нас изъяты наркотики. И оформляют, как положено.
— Да я ни какого протокола не подпишу — прошептала Джамиля — а потом всё равно жалобу настрочу, куда надо.
— Да оставь ты её Люська — обратилась девушка постарше к той, что разговаривала с Джамилёй.
— Да ладно, Маришка, жалко дуру — ответила Люся — и правда ведь ни за что попала.
— Не хер ходить где попало, по вечерам — продолжала Марина — а когда вон тот дятел — она кивнула на здоровенного милиционера — пройдётся по твоим подошвам своей резиновой дубинкой, то, поверь мне, ты подпишешь чистосердечное признание, что в Ленина стреляла. Я, как и ты, крутая была, когда три месяца назад первый раз попала. Отказалась подписывать, так меня два этих здоровых мусора в две дубинки угощали. Я после второго удара согласилась. Но они меня так отделали, что я почти потеряла сознание. Я всё подписала, из ментовки на четвереньках выползала. Я потом неделю ходить не могла. Пятки с подошвами ничего, обычно на третий, край, четвёртый день проходят, а они меня ещё и по пальцам били. Они когда бьют, кладут на деревянную лавку, на живот. Руки за спиной в наручниках, один мент на ноги садится и за щиколотки держит, прижимая ноги к лавке, пятки с подошвами ничего, там мякоти много, а вот пальцы, как между молотом и наковальней получаются. Мои десять дней синими были.
А Люська тихо себя вела, всё молча подписала, получила свои двадцать по пяточкам и на второй день к вечеру, по панели, как козочка скакала. Ну больно, ну по орала, но за то из ментовки на цыпочках сама ушла, а меня девки волоком тащили.
— А почему именно по подошвам? — спросила