В гостях у художницы

каши ел! — увидев его мальчишечью долговязость, рассмеялась Света. — Худой как из концлагеря!

Антоша от смущения и возбуждения совсем не мог ничего сказать, язык прочно прилип к пересохшей гортани. Ему было сладко и страшно одновременно, и казалось, что он в самом красочном из снов, который ему когда — либо снился, и он боялся, что этот счастливый сон вдруг кончится...

Когда он наконец покончил с одеждой, Света глубоким низким голосом властно произнесла:

— На колени, мальчик! Хочу посмотеть, как ты ползаешь на четвереньках.

Ее просто пъянила такая власть над Антошей, она понимала, что в таком состоянии он сделает все, что она скажет. Она чувствовала, как у нее в трусах стало горячо и мокро, и, не в силах более удерживаться, засунула туда пальчик.

Антоша послушно повиновался, его глаза покрылись поволокой, стали похожи на собачьи. В начале ему было стыдно от такого унижения, но отказаться он не мог — а вдруг прогонит, запретит приходить?!

— Ах ты, маленький сучонок, оближи-ка мой каблучок! И не вздумай поднимать глаз!

Света долго смотрела на то, как он старательно вылизывает ее туфли, потом вдруг дернулась и вздохнула. Выражение ее глаз изменилось, стало равнодушно-отстраненным. Она задумчиво подошла к окну, и стоя спиной к Антоше, лениво бросила через плечо:) — — Одевайся, тебе пора. И не смей по ночам мечтать ни о ком, кроме меня. Ко мне придешь послезавтра, а сейчас уходи — и никому ни слова, понял?!

— Ага... — пролепетал Антоша.

— Обманешь — выгоню — подытожила Света.

— Я клянусь тебе... — никому и ни за что!

Когда он пришел домой, то, не выдержав сильных чувств, переполнявших его, упал в обморок.

В два последующие дня ему стало казаться, что он сходит с ума. Повсюду, в кажом окружающем его предмете и явлении он прозревал присутствие Ее, он был затоплен Ею до предела, и ему чудилось, что он видит мир не своими, а Ее глазами, и от всего этого он ощущал себя безгранично счастливым. Он любил ее с той исступленной страстью, на которую способен человек лишь в молодости, в пору первой любви.

Не выдержав ожидания, он позвонил ей.

— А, это ты... Ведь мы же с тобой договорились на завтра... Ну, приходи, хотя нет, у меня экзамен по живописи, так что ничего не получится. Через неделю позвони, раб... В трубке раздались короткие гудки.

Но через неделю ее не было, а к телефону стала подходить почему-то только ее мама, которую он тоже боялся: она говорила с ним хриплым голосом, в котором ему слышалась неприкрытая ирония. По ночам он не мог заснуть, бродил вокруг ее дома, с надеждой вглядываясь в окна ее квартиры.

Она позвонила только через месяц, поздно вечером:

— Быстро приходи, ты мне нужен.

Он бросился к двери, натягивая на ходу одежду.

Она открыла ему дверь и он обомлел: румяная и цветущая, Света была восхитительна. Густые черные волосы разлетелись по кожаному комбинезону, из-за высоких каблуков на сапогах она, и так высокая, была на голову выше его.