за них. Невозможно удержаться, коль перед тобой раскорячась сидят голые девки. Они за меня... за него, а я за них.
— За что ты хватал их? — взволнованно дыша спросила барыня, тиская мой рог.
— За... груди барыня-матушка, да за... срамные места.
— А они тебя?
— Да барыня матушка.
— И что же дальше было?
— Палашка потянула меня... за него к себе, а сама на спину... Я и не сдержался. Прости матушка не знаю, как уж случилось, бес наверно попутал, а согрешил я с девками.
— Много ли раз согрешил с ними?
— Три барыня-матушка. Два раза с Палашкой, и один раз с Фенькой.
— Хорошо ли, приятно ли тебе было с ними?
— Ох, матушка, ничего не помню. Как вихрем подхватило. Обеспамятовал сразу.
— Как же Вы ложились? На траве то колко, наверно?
— Колко матушка. Да в это время, обо всем забываешь.
— Как же они переносили тебя. У тебя ж вон какой большой... член, — произнесла она, тиская мой изнывающий в ее руке рог.
— Палашка то, ничего, хорошо переносила. Просила даже, что б глубже. А Фенька, та понежнее, стонала, как от боли, царапалась.
— Но, ей не больно было? Иначе б не позволила тебе?
Говоря это я так разгорячился, что мой член дернулся и изверг на пол и сжимающую руку барыни длинную струю семени. Видя, что я мучаюсь, она помогла мне, сделав несколько быстрых движений рукой, словно выдаивая меня. Это и впрямь помогло. Я досуха опорожнился на пол, сделав на нем белую лужицу.
Помогая мне, барыня взволнованно ахала, дышала и вообще сильно волновалась.
— Ты вот что, Андрюша, — сказала она размякшим голосом. — Придешь ко мне вечером в опочивальню и продолжишь свой рассказ. — Я хочу узнать все. А пока, я прикажу конюху тебя отвязать.
Еще раз сжав пальцами мой потерявший твердость срам, она вышла.
Зайдя в конюшню, Евлампий хмыкая и что-то невнятно бормоча себе под нос, отвязал меня.
— Повезло тебе парень, — вдруг тихо сказал он. — Помяни мое слово, постельничим теперь у нашей барыни будешь. Любит она слушать перед сном всякие занятные байки. И хмыкнув, добавил, только смотри, держи язык за зубами, а то потерять можно... вместе с головой. Так что, соображай.
Как мне было велено, вечером я явился в спальню барыни. Она возлежала поверх пухового одеяла, по грудь укрытая тонким, легким покрывалом. На ней уже не было верхнего платья и она возлежала в одной нижней рубахе.
— Я хочу услышать продолжение твоего рассказа. Я хочу, чтобы все было так же, как в конюшне. На козлы я тебя ложить не буду, привязывать тоже, а вот панталоны свои сними, оставь на себе только рубаху.
Смущаясь ее, я неловко скинул портки, в которые меня нарядили, после того, как взяли в услужение к барыне и я остался в короткой рубахе, едва прикрывающей срамное место. К немалому моему смущению, так же как и днем, мой рог бесстыдно поднялся кверху бугром подымая рубаху. Барыня заметила это,