О несчатных членодевочках замолвите слово: Пролог

Я родилась непримечательным осенним днем в Петербурге. День был непримечателен всем, и только мое рождение — странное по всякому — не давало ему быть непримечательным полностью.

Дело в том, что я родилась гермафродитом... Тьфу! Какое тяжелое слово! Слушать его не хочу, а ведь приходилось...
Ладно. Есть такое заимствованное японское словечко — футанари. Буду использовать его.

Так вот, я родилась футанари. Думая об этом сейчас, удивительно, насколько несложно и беззаботно протекало мое детство; мое странное тело не представлялось мне странным целых одиннадцать лет. Моя «пиписька» была двойной — ну и что? Ведь во всем кроме этого я была обычной, непоседливой девочкой. Высокой не по годам, живенькой девочкой...
Хорошо было тогда.

А когда мне стукнуло двенадцать, по мне ударило половое созревание. Да куда там ударило!
Оно завело меня в угол и избило ногами, вот что оно сделало.

Я — и без того высокая не по годам — вытянулась еще сильнее. Стала закругляться во всех правильных местах. Грудок мне не отвесило почти никаких, но зато у меня были красивые ноги, длинные и с приятнейшим изгибом мягких бедер...
Но ведь у меня есть еще член.

И он рос. Рос, и рос, и рос.
Когда мне было одиннадцать, он болтался маленькой колбаской. Когда стукнуло двенадцать — он стал раздуваться на глазах. Перешел десятисантиметровый отрезок к октябрю — и продолжил... к декабрю он болтался уже сантиметров на тринадцать, к тринадцатилетию висел на двадцать, а когда рост закончился в мои судьбоносные шестнадцать лет, он измерял чудовищные тридцать восемь сантиметров, и был огромным, пульсирующим чудовищем, с головкой, похожей на красныл кулак, и каждая вена на нем ритмично раздувалась в такт сердцебиению...

А ведь я была всего лишь девчушкой! Не девушкой еще даже!
Черт, эта штука сделала мою жизнь адом.

Джинсы — да что там, любая облегающая одежда для ног — были мне противопоказаны. Бугор на них выглядел так, словно Маша — так меня, к слову, зовут — забыла за ширинкой баклажан. Даже в юбке мне приходилось пристегивать монстра к внутренней стороне бедра и притворяться, будто прихрамываю...
А ведь часто и прихрамывала. Если глаза случайно задерживались на красивой форме груди за блузкой или на привлекательном мужском лице, я разве что инвалидом не становилась — так агрессивно мое чудовище тянулось к небу.

Я быстро поняла, что ни один мальчик — или даже мужчина — даже рядом со мной не стоял, когда дело касалось размера члена. Хорошо, что я узнала про это в лагере, где не случилось моих одношкольников — потому что то, что про меня говорили, заставляло меня ночами хныкать прямиком себе на эрекцию. Гордости мне этот факт не принес никакой — только больше горечи...
И таких проблем было не просто много — их было бесконечно много. Да их и сейчас — только больше...

Но хуже всего — мое либидо.
Оно бесконечное. Когда в тринадцать я от скуки обнаружила мастурбацию, мой первый опыт продолжился три часа. Он открыл мне глаза — в разы шире, чем моя первая, пренеприятнейшая менструация. Я сжимала руку на члене, и дергала, дергала, дергала. Болели