А чтобы сказал Фрейд?

что да, как краем глаза увидел взмах руки и не услышал как вжикнула розга, а просто почувствовал, что на попу плеснули стакан кипятка.

— Ай — не удержался я от вскрика.

— Вот теперь раз — сказала Катя и спросила,

— Есть разница?

Я не мог ничего сказать, боль с попы прошла по всему телу и потемнело в глазах.

Я не переварил первый удар, как получил второй.

— Аааай — закричал я, даже в страшном сне не представляя такую боль

— Три-

— Уйяяяя, Не надааа, хватит. Аааа.

— Шесть-продолжала отсчитывать Катерина.

— Катенька, миленькая, родная не надо как больно

— Десять — звучал неумолимый голос

— Котёночек, не надо, ну пожалуйста, я не буду на тебя больше руку поднимать, никогдАааа

— Пятнадцать-

Я уже и выл и плакал, голова при каждом ударе вскидывалась вверх, я не представлял, что это милое создание, способно причинять такую боль. Если бы не верёвки, вскочил бы и сбёг, от этой контры

Где то на двадцати она пошла менять розгу, у которой размочалился кончик.

Я продолжая рыдать и клянча пощады, увидел, что она положила розги и одной рукой поглаживает киску отодвинув в сторону узенькую часть стрингов, а другой мнёт себе грудь. Подойдя вновь ко мне, она стала говорить, что наконец то нашла то, что искала и даже не представляла, что это такое удовольствие пороть мужиков. И что приятно видеть, что здоровенный лось, в один момент превращается в маленького мальчика, ещё вчера готового распустить руки.

И продолжила. Я не знал как я выдержу, я ещё и половины не получил причетаемого. А она одной рукой держит прут, а другой то мнёт грудь, то лезет к себе в трусики. Я оборался.

— Ты меня извини Сашуля, но уж как договаривались, ты ещё и мамой меня заставил поклясться, вини только себя и своё вчерашнее поведение, Ты понял? Двадцать семь. Ты понял? Ты хорошо меня понял?

Удары ещё и участились, не меняясь по силе и причиняемой боли и выл я уже без остановки.

— Тридцать восемь, тридцать девять, сорок.

— Ууууу. Аааа. Не надааа. Не будуууу Никогда... Аааа

— Сорок шесть, сорок семь. Пятьдесят Всё.

Катя села рядом со мной вроде как обессиленная. И сидела минут пять, пока я успокаивался, продолжая всхлипывать.

— Сашуль, ты как? — спросила она.

— Боольнаа-. Задница продолжала гореть, но без новых ударов боль всё таки шла на убыль.

— Сейчас я пойду из аптечки что нибудь принесу, помазать надо, ты полежи пока-. Развязывая меня, сказала Катерина.

Когда она пришла, я уже почти успокоился.

— Ох ты, ну и разукрасила я тебя — сказала она оглядывая место экзекуции

— Тебе подлечиться придётся

— Сильно там?

— Тебе лучше не видеть.

И открутив тюбик с какой то пастой, она начала смазывать. Боль постепенно стихала и уже не горело, а просто саднило. Я иногда только ойкал, когда Катюха задевала какое то болезненное место. И было приятно ощущать её нежные пальчики с прохладной мазью у себя на попе. Постепенно я начал оживать, точнее у меня появился