Можешь опустить руки, — мама села на кровать передо мной и закинула ногу на ногу. Плетку из рук она не выпускала, — Ну-у. Все, ты молодец.
— Спасибо. Госпожа, — после небольшой паузы я упал перед ее ногами на пол: толи от страха плетки, толи мне просто хотелось, чтобы кто-то меня пожалел. Но мама была непреклонна. Она только взяла в руку чашку кофе и медленно отпила глоток.
— Разрешаю.
Я слегка обнял ее ноги и начал легонько, едва прикасаясь губами целовать кончики ее пальцев ног. Вместо привычного возбуждения на глаза накатили слезы, но не от боли или от обиды, а от радости доброты Госпожи, и самое малое, чем я мог отблагодарить ее — целовать ей ноги. Так мы просидели до тех пор, как мама не сделала последний глоток кофе: я на полу на коленях у ее ног, а она на кровати, гордо закинув ногу на ногу.
— Все, можешь идти, — мама встала с кровати, — И Артем... Спасибо тебе.
— Вам спасибо, Г...
— Можно без этого.
— А... И тебе спасибо.
Ужин этого вечера начался в полной тишине и с каким-то сильным напряжением в воздухе, хоть топор вешай. Я через силу проталкивал в себя пищу, стараясь не поднимать глаза от тарелки. Мама, кажется, испытывала точно такие-же ощущения.
— Так и будем молчать, — мама легонько ткнула меня ногой под столом и улыбнулась, — Эу. Не дуйся.
— Я не дуюсь. Ну-у... Как по магазинам сегодня прогулялась?
— Хорошо. Столько всего необычного накупила, — мы наконец переглянулись и улыбнулись друг другу. Искренне улыбнулись.
Я не помню всего, о чем мы говорили дальше за столом, но ужин из самого нервного превратился в самый душевный за последнее время. Нам обоим было максимально хорошо от того, к чему мы так долго шли и наконец пришли. От этого ощущалась такая легкость, что мы сошлись во мнениях в этой серьезной теме — доминации мамы над сыном.