полу, мерзко пыхтит и лезет целоваться, обдавая перегаром, а сам долбит и долбит — непрерывно, как заведенный механизм, и она, моя Леночка бьется под ним, как... как рыба на льду... да, именно так — как рыба... а он все долбит... и тогда она вдруг вытягивает напряженные ножки, замирает на миг и е криком, как тогда в ванной... или тогда... ночью... бурно кончает... и сок ее, вытолкнутый сокращающимися стенками влагалища, брызжет в пах насильнику. Внезапно, с криком, которого никак не ожидал от себя, я согнулся от резкого напряжения мышц живота и других мышц, участвующих в процессе выбрасывания спермы, машинально заткнул ладонью рот и спустил в самое горло Светке все, что накопилось за долгие дни воздержания. Радостная, с сияющим лицом, она поднялась с колен и припала к моим губам горячим и липким от спермы ротиком. Чувствуя ужасное — на грани тошноты — отвращение, которое, конечно, нельзя показывать женщинам, я, как бы озабоченно, отстранился, показывая взглядом на дверь.
— Пора, пора... ты извини, но он вдруг это все же был Витек? Нужно уходить... Потом, как-нибудь, зайду... — я бормотал, как изображающий сумасшедшего нищего Паниковский, когда просил у Корейко миллион.
Светка, по хозяйски осмотрела меня с ног до головы, поправила брюки, давая понять, что теперь — уж теперь-то — я ее собственность, и милостиво открыла дверь. Лестничная площадка окутала меня прохладой, настоянной на кошечьей и человечьей моче. Не зная зачем, я стал спускаться вниз по лестнице. Может, мне хотелось немного освежиться, чтобы не являться домой с красной рожей? Не знаю. Бабульки у подъезда посмотрели на меня взглядом прокурора. Не помню, как я дошел до магазина. Купить водки? Зачем — у нас же в холодильнике стоят две бутылки?! Не откупоренные, если... Если Витек... Я побежал назад. Как я мог?! Что заставило меня вдруг не звонить в дверь собственной квартиры, а идти на улицу? Я как будто специально предоставил им больше времени! Им? Я уже говорю о НИХ? Не Леночка — моя жена, и кабан Витька: я уже говорю о НИХ... Вот и подъезд. Бабушки хотят убедиться, что я не шпион и не террорист — так и впиваются глазами... Дверь нашей квартиры. Звоню, хотя где-то в недрах кармана лежит ключ. Ленка открывает дверь. Она в домашнем халате, зачем-то заколотом на груди булавкой. В квартире больше никого нет. Сажусь на табуретку и вытираю пот. Все же бегать я так и не научился. Дыхание надо беречь, дыхание... а я гнал, как... как...
— Ты чего такой потный?...— Ленка отвернулась и колдует над кастрюлями. Хорошо, что она не смотрит мне в глаза — могла бы все понять...
— Потный? За бутылкой сбегал!
Как ни странно, Ленка не обращает внимания на явную несуразность — сбегал, а не принес; да и, вообще, так только говорится — сбегать... Все ходят шагом, хоть и торопятся.
— Какой суп сварить? — каким-то чужим голосом спрашивает жена, не поворачиваясь. Почему она не обернется и не посмотрит