Тридцать три. Часть 26

пытаясь выдавить член наружу, он я только глубже продвигал возбуждённую плоть. Лера дышала неравными толчками, изредка морща нос, но упорно молчала. Всё. Я прижался к её заду лобком и замер.

— Ну и чего стоим? Чего ждём?

Лера открыла глаза и улыбаясь подмахнула задом. И мой поршень заработал, выдавливая из женщины сдавленные стоны. Но поза, в которой я нависал над Лерой на вытянутых руках, была для меня не удобной, и я перевёл Леру в «партер» перекинув одну её ногу себе через голову и поставил раком. Такое положение её вполне устроило, и я заработал, лениво задвигая член.

— Ещё выпить хочешь? — Нина поставила поднос на спину матери.

— А давай, только не полную и закусь приготовь.

— Эй вы там, наверху! Хаметь-то не надо, может я тоже выпить хочу?

— Мамочка, милая, ты кончи сначала. Не отвлекайся. Ну, поехали!

Мы чокнулись и выпили. Ох! И едрёная же эта настойка! Эти полрюмки, как будто напрямую перетекли мне в член, и я задвигал им, ловя кайф и головой, и головкой и надеялся, что и я доберусь-таки до своего оргазма.

Нина просунулась под Леру и припала губами к её вульве и анус тут же задёргался. Приятно, надо сказать. Лера выгнулась и застонала. Я наращивал темп, чувствуя концом по силе обжатия, что её кульминация уже близко. Она уже не стонала, а вскрикивала и я бросился её догонять. Я думал, что член у меня задымиться от трения, он мои усилия были вознаграждены — мы кончили вместе. Нет ничего более приятного, как спускать сперму в коллапсирующее в оргазме нутро женщины. Всё.

Я отвалился в сторону, чуть не опрокинув поднос, и тяжело дышал. Вот заебли, бляди. Сердце билось, как после стометровки. Но самое интересное — я устал весь, а вот набухший, перепачканный в слизи и сперме, с припухшей краснотой на потёртой крайней плоти, член стоял, дёргая головкой в такт сердцу. Что за пойло они мне подсунули? Чертовки!

Две голодные, вернее играющие со своей жертвой волчицы, с горящими неуёмной похотью глазами, обходили меня с двух сторон.

— Это пиздец! — подумал я про себя и безвольно закрыл глаза. — А время — начало одиннадцатого. Будь, что будет. Не убьют и ладно.

Что-то холодное пролилось мне на член и мягкая рука, нет руки, стали нежно, почти не касаясь, втирать мазь. Эта не хитрая процедура сняла жжение от потёртостей, и теперь я чувствовал лишь приятные прикосновения.

— Может быть вы меня всё-таки отпустите? Теперь то я вообще никуда не годен.

— Сейчас мы тебя подлечим и будешь как новенький. На-ка, глотни этого.

— Опять чем-то опоить хотите?

— Хотим, милок! Ой как хотим! — Лера потерлась, надо же, набухшей грудью о головку члена. — Пей, не боись!

На сей раз это оказался приятно пахнущий мятой отвар из трав, но чертовски горький. Язык, да и вообще, весь рот онемел как при анестезии. Я даже говорить толком не мог, но постепенно обезболивающая волна прокатилась по всему телу.