Ночной позор

стал вбивать между ними «клин» — третью дубинку. По ногам стекала кровь. Она добегала до колена, и капала на пол...

— Давай теперь рукой, Равильчик!

— А не рано?

— Нет... Смотри, как у него очко растянуто!

— Ага... Легко идёт!... — я практически не чувствовал руки в жопе, но понимал, что во мне ищут наркоту.

— А вторая войдёт?

— Должна! — рука мента вышла из моей дырки, но тут же в неё уткнулся конус из восьми пальцев. Это было уже больно, и я застонал.

— О, очнулся!... Эй, чмо! Тебя уже ебли кулаком?

— Нет... Не надо... Пожалуйста...

— Так выебут! — при этом два кулака прошли через сфинктер, и стало не так больно, но струйка крови усилилась.

Хлопнула дверь.

— Фалаллеев! Низаметдинов! Что вы здесь делаете?

— Наркокурьера досматриваем, товарищ майор! — зашуршали купюры.

— Вот и славно! Помощь нужна?

— Если хотите, товарищ майор...

Я понял, что надеяться не на что, и пошёл ва-банк:

— Меня будут искать. Я лечу в Голландию по поручению Чубайса. Отдайте билет и отпустите, и я обещаю молчать.

— Заткнись, пидарас! — сказала дубинка.

«Очнулся» — дубль три. Меня трахают. В рот и в задницу. Членами, большими и маленькими. Дубинками, они все одинаковые, чёрные. Кругом воняет гуталином, табаком и перегаром. Менты ржут... Вместе с кровью на пол стекает сперма... Очень больно... Я теряю сознание просто так, без удара...

«Очнулся» — дубль четыре. Я сижу на полу в грязном душе. Сверху сильной струёй льёт вода — на душе нет распылителя. Звучит голос:

— Надеюсь, тебе понравилось!... Сейчас мы тебя отвезём в Шереметьево, и лети в свой Амстердам!... Надеюсь, тебе ясно, что мы тебя посадим как наркокурьера, если что?... Ну, пока!... Заходи ещё!..

Через две недели синяки пропали.