и сидел возле неё на лавочке, созерцая природу и вдыхая тягучий вечерний воздух. Подошла Ирина, присела рядом и спросила, таинственно улыбаясь:
— Ты не против, если мы будем мыться втроём?
Я сначала не понял вопрос.
— Это с кем втроём? Вы втроём, с мамой и бабушкой?
— Нет, мы. Ты, я и мама.
Я смутился.
— Так тогда в купальниках и плавках что ли?
— Ну, как захочешь, можешь в плавках, хочешь — без. Чего стесняться-то? Здесь чужих нет, все свои. У нас так принято. Баня небольшая, пара надолго не хватает.
Я замолчал, обдумывая сказанное.
— То есть твоя мама меня не стесняется?
— Да нет, стесняется немного, конечно, но это так, ерунда.
В это время мама Иры, до этого что-то обсуждавшая с Ольгой Фёдоровной в огороде, шла к нам, неся запотевшую трёхлитровую банку берёзового сока из погреба. Она уже сменила летнее платье и босоножки на открытый хлопчатобумажный купальник и я невольно залюбовался её фигурой, не потерявшей к 43 годам своей привлекательности.
— Ну как, баня готова? — весело спросила она, подойдя к нам.
— Готова-готова. Уже прогрелась, — ответила Ирка и хитро улыбнулась.
— А вы готовы? — игриво склонив голову, опять спросила Людмила Сергеевна.
Я просто не знал, куда деваться от разнообразных чувств, заполнивших меня. Настолько неожиданно и бесстыдно и в то же время просто и бесхитростно был задан этот вопрос.
— Людмила Сергеевна... — начал я, но осёкся.
— Зови меня мама Люда или просто Люда и на «ты»! А то, как чужие, будто.
— Ира сказала, что у вас все вместе моются...
— Ну да, все свои ведь, что стесняться-то?
— А можно я... в плавках буду мыться?
— Хорошо, как пожелаешь. Давай и мы тоже будем в купальниках, чтобы ты себя неловко не чувствовал.
Окончательно смутившись от того, что сунулся со своим уставом в чужой монастырь, я покраснел как рак.
— У меня и плавок-то с собой нет, — пробурчал я, вспомнив про свои семейники.
— Ну уж это-то совсем ерунда. Говорю же — здесь все свои, здесь никто никого не осуждает, любовь и мир в семье прежде всего, договорились?
Сказано это было так просто и искренне с такой обаятельной улыбкой, что я тут же отбросил свои страхи и пошёл отлить в сортир на другой стороне огорода. Ирка, покачивая бёдрами и расстёгивая на ходу своё лёгкое летнее платьице, направилась в баню вслед за мамой.
Возвращаясь из сортира, я встретил в огороде Ольгу Фёдоровну.
— Ты уж прости её, сынок, одна она давно, намаялась, сердешная. Николай-то как помер, так не находит она себе места. Тяжело ей без мужика. Баба она справная, в дом кого попало не хочет вести — нормальных-то нынче и нет, алкаши одне... Ты уж пойми её, не обижай, коли что... Парень ты хороший, сильный, управишься с двумя-то...
Тут я, наконец, просёк расклад и решил, что учитывая все обстоятельства, ситуация не такая уж и стрёмная, но к бане подходил на ватных ногах. Внутри горел свет, женщины о чём-то весело переговаривались.
Раздеваясь