После репетиции

было бы не так страшно, и я бы совсем успокоился. Но мама почему-то не переодевалась. Она копалась в сумке, но слишком долго, незаметно осматриваясь, когда кто-то из женщин прощался и уходил. Я наконец понял, что мама хочет, чтобы все ушли, чтобы остаться одной. «Наверное она стесняется их. Неужели это значит, она будет раздеваться сильнее?» — я опять распереживался. Когда все ушли, мама посидела полминуты, потом встала, сняла танцевальную юбку и осталась в совсем коротенькой нижней юбке.

Парни восхищенно глазели. А я напрягся. Потом мама стащила из под нее колготки вместе с трусами, но так, что никто не смог ничего увидеть, и осталась в лифчике с огромными чашками и в нижней юбке, под которой уже точно ничего не было! Затем она вдруг остановилась, подошла к двери, постояла какое то время, затем выглянула в коридор, вернулась обратно. Потом прижала руки к щекам. «Господи, что же я делаю?» — вдруг сказала мама вслух, а мы услышали это через разбитый угол стекла. Она быстро сняла лифчик, бросила его на стул, и, прикрывая руками грудь, вернее пытаясь прикрыть, потому что закрыть она могла только соски, вышла из раздевалки в коридор.

— Куда это она? — удивленно спросил кто-то. Я был в ужасе.

— Эй, она здесь! Давайте сюда! — зашептал Колян от соседнего окна. Все перешли туда и стали искать щели в занавесках. Тут их было гораздо больше, это была мужская раздевалка. На полу стояли большие спортивные сумки и я вспомнил что в соседнем зале тренировались какие-то приезжие борцы, смуглые черноволосые парни, разговаривающие между собой не по русски.

Маму я увидел в самом углу мужской раздевалки в одной нижней юбочке. Она спряталась за полуоткрытой дверью, прижав руки к груди. Я отказывался поверить в происходящее и искал какие-то причины тому, что она делала. «Она наверное что-то там забыла! Почему она не уходит? Они же сейчас могут зайти и увидят, что она без лифчика!! Наверное по коридору кто-то ходит? А вот сейчас же в коридоре никого нет, можно же выйти, ну почему она не уходит? Ну пожалуйста!» — я отчаянно переживал за маму, боясь, что ее увидят те борцы. Но мама даже не пыталась выйти!

Я уже не мог придумать ни одной отмазки тому, что делала мама. Она явно хотела чтобы ее увидели те парни, и от этой мысли стало стыдно еще больше. Ведь одно дело, что подглядывали через окно, мама же не знала, что ее видно в таком виде, и совсем другое, когда она сама шла на такое! Я вдруг увидел, как мама, до того просто стоявшая и прикрывавшая грудь руками, вдруг сделала что-то такое... Она вдруг начала теребить пальцами соски! Причем делала это тем сильнее, чем громче были голоса в коридоре! А когда кто-то проходил мимо двери, мама так сильно сжимала соски, что у нее закатывались глаза! Она оттягивала их сантиметров на пять, так сильно,