месте, и принесла неописуемое блаженство: вот когда я узнал, на что обрек девочек... Поцелуи ушей — нечто невозможное: язычки будто проникают тебе в самый мозг, месят его, и тебя заволакивает скользким дурманом блаженства; в это время третий язычок теребит твою мошонку, и кажется, будто ты таешь, как мороженое...
• • •
После третьего оргазма я был так истощен, что не мог пошевелиться, и мы все вчетвером лежали какое-то время прямо друг на друге. Прошло много времени, солнце клонилось к закату, зверски хотелось кушать и купаться, но не было сил.
Все комплексы, все табу были уничтожены, и мы лежали, как зверята или как одна семья. Удивительно, но это было так. Мы все ласкали друг друга — и я, и девочки. Было настроение удивительной интимности и опустошения. Никогда не забуду этого момента...
Потом — все-таки поползли в воду. После купания решили отметить этот великий день в баре. Надя вдруг попросила меня «навести ей макияж»: нарисовать на веках и вокруг глаз черные круги, а лицо и уши закрасить синим, — что я и сделал, к удивлению Лены с Лизой. Потом она еще больше удивила нас: взяла кусок голубой глины, размочила его — и принялась втирать глину в волосы. Скоро у нее на голове образовался глиняный шлем, и Надя стала похожа на расписной горшочек. Она объяснила, что хочет войти в бар в образе инопланетянки, какой она ощущает сейчас себя, — и так и пошла: с черными кругами вокруг глаз, с синим лицом и ушами, и с головой, густо обмазанной глиной. Она и впрямь была похожа на инопланетянку...
Что дальше рассказать? Мы посидели в баре, торжественно выпили «за новоиспеченных женщин» — за всех вместе и каждую по отдельности. На Надю все глазели, естественно; глина на ее голове засохла, и мы писали на ней разные слова — приличные и не очень. Потом мы напились пьяные, и — не помню, как нашли дорогу домой...
На следующий день я поднялся с дикой головной болью и мутной душой, попросил вернуть мне деньги, уплаченные за неделю вперед, и уехал из Коктебеля.
• • •
Я ехал в поезде, на боковой полке, добытой с боем. На душе выли волки. Я чувствовал себя последней скотиной — и не только из-за того, что выеб трех малолеток, но и из-за того, что не понял вовремя Надю. И — частично из-за того, что сбежал. Струсил и сбежал.
В глубине души где-то шевелилась гордость за то, что я, совершенно неопытный любовник, принес столько наслаждения трем девушкам и, по всей видимости, совершенно безболезненно лишил их девственности; но за гордость эту мне было тоже стыдно, и я отгонял ее...
Надя. Ничего не знаем друг о друге. Никогда не встретимся. Никогда. Никогда...
... Звонок. Смотрю на телефон — незнакомый номер. И вдруг — в безумной надежде — жму на кнопку и ору:
— Алло! Алло!!! — кнопка не нажалась, телефон продолжает надсадно гудеть.
— Алло! Кто? Лена?!... Как... Как ты узнала мой телефон?