белом костюме, шляпе, с тростью, солнцезащитных очках. Он не похож на обычного зайчика, но она не может ходить по парку весь день, быки просятся наружу.
Подходит к скамейке, достаёт карточки из сумочки и протягивает ему одну.
«Здесь свободно?» — читает он. Она мило улыбается, облизывая губы.
— Да, конечно, — зайчик подпрыгивает, уступая ей место, перемещаясь на край скамейки.
Она садится и протягивает ему следующую карточку:
«Извините, я немая, но всё понимаю».
Его брови взлетают, он сочувственно кивает, смотрит на неё ласковым взглядом и возвращает карточку.
Через минуту неловкого молчания, она невинно протягивает ему следующую карточку:
«Как вас зовут? Меня — Джулия».
Она уже неплохо понимает итальянский. Этого как раз достаточно, чтобы быть вежливой, оставаясь немой.
— Лоренцо, — смущённо представляется он, продолжая переваривать неожиданные обстоятельства знакомства.
Оператор выглядывает из-за дерева, делая вид, что фотографирует птичек. У него камера-бутафория с потайным объективом сбоку.
Лоренцо говорит что-то о прекрасной погоде, золотой осени, а сам косится на её ножки в чулочках, взглядом вылизывает ажурные резинки, выглядывающие из-под юбки.
Вика достаёт последнюю карточку. Других у неё не осталось.
«Можно пригласить вас в гости?»
— Сейчас? — озадаченно переспрашивает он.
Судя по удивлению шансов у неё никаких. Она в тринадцать лет лишилась девственности, а сейчас не может снять даже дряхлого старика.
Вика кивает с замиранием сердца.
— Да, конечно, — неожиданно соглашается папаша с детской отеческой улыбкой на губах. — Вы далеко живёте?
Она расцветает в улыбке, отрицательно мотая головой. Встаёт, чувствуя тяжесть быков, готовых вырваться на асфальт.
Он в нерешительности поднимается за ней. Если бы он знал, что она несёт в себе семя ста чёрных быков, что целое стадо бизонов трахало её всё утро четыре часа подряд, сменяясь каждые две минуты, кончая один за одним, оставаясь в ней, что между ног у неё под пушистой полоской меха свежий пирсинг в растянутом клиторе, что вся её жопа горит изнутри, что разбитая розочка распухла, что даже медленная ходьба причиняет ей неудобство, разве согласился бы он тогда пойти с ней?
Но он идёт, ведя её под руку, сгорая от желания — это заметно по тому, как шевелятся его густые усы, как он гладит взглядом её груди, ласкает невидимыми пальчиками её белокурые локоны, развевающиеся на ветру.