На звездолете

но в медпункте тоже никто не отвечал. Может уже вернулись. Приняв решение, он твердым шагом и осмысленно глядя перед собой, направился к медотсеку.

Килна Травер оказалась на месте — сидела за огромным письменным столом, подперев подбородок обеими руками (Марк обратил внимание, какой они изящной формы, а чуть черная ...поросль на внешней стороне лишь возбуждает... черт вот опять!) и буравила взглядом бледно-зеленую стену. Ни давешнего страха-отвращения, ни робости, как не странно, Марк не испытывал.

— К вам можно? — уверенно спросил он.

Килна прекратила свое безнадежное занятие (стены на корабле сверхпрочные) и обратила взгляд на вошедшего. Марк поежился, но тут же гордо поднял голову и честно посмотрел в ее зеленые глаза. Слава богу, тут не надо лицемерить, что-то придумывать — почему-то он ее не стесняется, и поэтому на душе вдруг стало удивительно светло.

— Что-то случилось? — усталым голосом спросила врач. — Проходите, садитесь.

— Нет, все хорошо, — поспешил успокоить ее Марк. Он вошел и рука его автоматически нажала блокиратор дверей. — Я чисто по-дружески зашел поговорить. Как к старшему товарищу. Можно?

— Издеваешься? — зло огрызнулась Килна, но тут по его чистому прямому взгляду поняла — нет не издевается.

Она безнадежно улыбнулась, встала из-за стола и направилась к застекленной стойке (под халатиком нет даже давешних розовых трусиков, непроизвольно отметил Марк). Провозившись минуты три, она вернулась к столу, неся в руках два мерных стаканчика, наполненных почти до краев хрустально прозрачной жидкостью с характерным запахом. Один стаканчик она придвинула Марку, из ящика стола достала большую плитку гванского шоколада и сорвала упаковку.

— Прошу, — приглашающе сказала Килна, и не дожидаясь Марка залпом осушила стопку, как алкоголик с большого перепоя дорвавшийся до желанной влаги.

Похоже, подумал Марк, ей утешитель-исповедник требуется сейчас гораздо больше, чем ему самому.

Он тоже выпил и чуть не поперхнулся — неразбавленный спирт (лучшего эквивалента которому за тысячелетия так и не нашлось) расплавленным свинцом потек где-то внутри грудной клетки. На правом глазу навернулась слеза. Марк поспешно потянулся к шоколаду.

— Я слушаю тебя, — сказала Килна, не присаживаясь.

Марк посмотрел в ее усталые зеленые глаза, увидел чуть наметившиеся морщинки, интеллигентную складку у рта... И вдруг понял, что перед ним врач, профессионал — перед ним стесняться нечего, как перед Богом.

И стал путано, порой — не находя необходимых слов — сбиваясь не пошлость, чуть ли не непристойность, но совершенно честно и откровенно рассказывать, сам удивляясь этой своей откровенности. Поведал ей всю свою несложную биографию, и события-переживания всего столь бурного сегодня, подивившись сколь много в него вместилось, а ведь день еще однако не кончился.

Килна слушала внимательно, не перебивая, даже сочувственно. Только когда он рассказал об Анне она чуть удивленно вскинула черные брови:

— Колобок? Вот уж не подумала бы...

— Короче, — закончил Марк, — я животное. Я... Я ничего не умею, ничего не могу...

— С женщинами, — поправила его Килна, улыбнувшись. И добавила: — Пока ничего.

Она снова поковырялась в стойке и вновь наполнила мензурки.

— Наверное, тебе бы следовало прочитать лекцию для молодоженов — когда-то лет