Дела семейные

мне снять с неё кофточку, под которой ничего не было. Затем последовала очередь штанишек, под которыми трусиков не оказалось. Член мгновенно отвердел и был готов к продолжительному марафону. Я лёг на неё сверху, поцеловал в губы и мы минут несколько просто так лежали друг на друге и целовались, словно влюблённые. Но термин «влюблённые» к брату и сестре уж точно не подойдёт.

Когда у Нади между ног всё увлажнилось, я направил член в нужное место и легонько надавил. Там было всё мокро и скользко, потому член стремительно проскользнул вглубь, пройдя почти мгновенно плотную преграду. Крови было немного. И тут я вспомнил,...что забыл купить самое главное. А идти за ними — лень.

— Тебе больно? — спросил я. Надя перед этим довольно болезненно вскрикнула и теперь тяжело дышала, а на глазах выступили слёзы.

— Есть такое, — отозвалась она. — Но не вынимай. Двигайся, давай.

Меня просить дважды не нужно, как я уже говорил. Внутри неё было тесно, жарко и влажно. Я задвигался.

Первый раз я продержался четыре с небольшим минуты и все эти четыре минуты Надя то попискивала от боли, то постанывала от удовольствия. Хоть у неё всё там было мокро, но оргазма она не испытала. Сразу же после того, как излился в заранее приготовленный для этого платок, Надя убежала в ванную, где пробыла минут десять.

А после этого она ушла спать, сказав, что между ног у неё всё болит. Значит, следующий раз наступит ещё не скоро. Я спать не хотел, поэтому сел на диван и включил фильм, стараясь сконцентрировать внимание на происходящем.

Утром в воскресенье Надя встала поздно, где-то около двенадцати. Она немного прихрамывала и пояснила, что там всё просто горит. Я посочувствовал ей, про себя думая, как же хорошо, что мой процесс «дефлорации» прошёл безболезненно.

Как вести себя с Надей я не знал. Мы с ней брат с сестрой — это понятно. Но то, что произошло между нами — вот это не понятно. Как нам теперь общаться друг с другом? Как раньше, или привнести в отношения некую «нежность» и что-нибудь подобное? Я не знал, что и думать, а поговорить с Надей об этом не решался. А её это, кажется, не очень-то волновало. Она вела себя так, словно бы между нами ничего и не было. Не было никаких намёков, ни нежностей, ни поцелуев.

В понедельник мы разошлись с ней и встретились только вечером, когда Надя вернулась около шести с пар, усталая и голодная. Я же пришёл сегодня после обеда и теперь корпел над анатомией. Надя швырнула сумку на диван, сняла пальто и бросила его туда же. Потом села в кресло, вытянула ноги и расслабленно вздохнула.

— Ненавижу я понедельники!

— А кто же их любит?

— Может, кто и любит, — она оглядела меня с ног до головы и спросила. — Чем занимаешься?

— Уроки учу.

Она кивнула, прикусила губу и потом опять спросила:

— А чем-нибудь другим не хочешь заняться?

— Тем самым? —