и она прямо засияла. Она пила шампанское, но очень умеренно, ведь основной причиной ее измены, по ее же словам, был алкоголь. Она не может себя контролировать, когда сильно выпьет. И давала мне слово, что больше никогда, никогда не будет пить. Я не считал, что она не сдержала слово. За весь вечер выпила пару тройку бокалов шампанского, это только подогрело ее взгляд. Много раз за вечер она взглядывала на меня и, в ее глазах застывал вопрос, я игнорировал, молчал взглядом, делая его непроницаемым.
Домой возвращались мы не поздно, где-то около одиннадцати. Она предложила пройтись пешком и тихонько взяла меня под руку, но я вырвал руку и прошел к стоянке такси. На заднем сиденье машины она тихо плакала смотря сквозь стекло на темные улицы города.
Мне стало жаль ее, и я понял, что дальше тянуть нельзя. Так изведется она в конец, надо ставить точку, либо прощать либо нет. В полном молчании мы поднимались на наш пятый этаж к квартире. Она шла впереди меня, ее каблуки звонким эхом отдавались на площадках, в ярком свете электрических ламп просвечивало ее платье так, что можно было разглядеть очертание резинок ее чулок. Как только я закрыл дверь нашей квартиры, то сразу же, еще в прихожей, развернул ее лицом к себе и взяв сзади за голову посмотрел ей прямо в глаза.
— Что же ты сделала! — сказал я. — как ты все испортила! Что теперь делать?
Из ее глаз градом сыпанули слезы, она с хрипом выдавила слово: «прости» и сквозь ее бледно алые, слегка опухшие губы вместе со словом вылетела слюна, увлажнив их и застыв каплей на подбородке. Я сам чуть не заплакал в тот момент. А дальше произошло то что, наверное, следовало сделать давно, то, что поможет именно простить ее, то, что я сделал как-то интуитивно или даже под влиянием чей-то другой воли. Неожиданно не только для нее, но и для себя, я со всей силы ударил ее по лицу открытой рукой. Получилась очень сильная пощечина. Она рухнула на пол отлетев в проем между прихожей и комнатой. Платье ее загнулось, оголив резинки ее чулок и белую кожу бедра. Я снял свой ремень с брюк, я стал хлестать им по ней без разбора.
При первом ударе она как-то привставала, и он попал ей прямо в лицо. Взвизгнув от боли и неожиданности она выставила руки перед собой пытаясь этим хоть как-то защититься но только через несколько ударов до нее дошло, что надо сжаться и закрыть голову руками. Остальная часть ударов пришлась по ей по спине. Я не знаю, сколько я ее бил, но много. Это продолжалось, наверное, около минуты. Когда я остановился она, сжавшись в комок, притянув ножки к животу, уткнувшись лицом в пол, рыдала и вздрагивала, ожидая продолжения ударов. Уронив ремень на пол и тяжело дыша, я опустился в кресло. Ремень слабо стукнулся о