Рампа. Часть 6

на плечи кофту, и та падала, а она не чувствовала прохлады уже нежарким осенним вечером. Она все время звала его, а он закрывал глаза, не издавая ни звука. Приехавшая скорая забрала мокрого парня и замерзшую Ладу.

В больнице дрожащая безучастная девушка долго не могла понять, что ей говорит администратор группы, приехавший позднее. Он много раз просил её переодеться из грязного концертного костюма в её одежду, привезенную им в пакете. Лада никак не могла сконцентрироваться на его словах, смотрела на него невидяще и не брала пакет. Не сразу, издалека до неё дошли его слова и, взяв одежду, она произнесла: — Андрей... (Специально для — Переодевшись, она застыла у двери приемного отделения, не присаживаясь и никуда не отходя. Администратор, малознакомый ей в сущности человек, неловко пытался утешить её. После долгих переговоров с врачами, он принес успокоительные вести: у Андрея — ничего страшного, избит, ушибы, вероятно, сотрясение — жить будет. Лада, судорожно вцепившись в его руки, не отводя взгляда от двери, отказывалась уходить, хотя тот впрямую намекнул, что лучше бы ей уйти домой, а то мало ли что, и выразил готовность отвезти её. Покачав головой, она уселась перед дверями в отделение. Мужчина снова говорил с дежурным врачом и, наконец, девушку пустили в палату.

Андрей спал; поставив стул около его кровати в 4-местной палате, она промучилась до рассвета. Под утро задремала сидя; проснувшись, увидела, что на неё смотрит Андрей. Перевязанный, измазанный йодом, он серьёзно взглянул на неё, потом отвел глаза. Затем к ужасу Лады отвернулся и что-то тихо проговорил. — Что? Что ты говоришь? — переспросила охваченная тяжелым предчувствием девушка. Она отказывалась верить ушам, услышав с первого раза «уходи». — Уходи, не нужно больше... — не договорил он. Слезы потекли из ладиных глаз; сквозь них, как сквозь пелену, она смотрела на забинтованный затылок парня и молила про себя, чтоб он повернулся и успокоил её. Она не знала, сколько так сидела и беззвучно плакала. Она не замечала странных взглядов других больных, их разговоров; те вставали, ходили — она не двигалась с места. Временами ей хотелось протянуть руку и дотронуться до него, но она не решалась коснуться ставшего вмиг чужим любимого.

Какой-то чужой, измененный, трубный голос над её головой говорил о машине, о ключах, о выздоровлении; громко звякнув, на тумбочке оказались знакомые ключи, и сильные руки подняли Ладу и потащили прочь из палаты. Она послушно пошла, но на полдороге опомнилась и остановилась, вывернулась и повернула назад; её тянули за собой, но она села на корточки и пыталась вырвать руки из чьих-то настойчивых рук. Тогда её долго пытались поднять, но она слабо отбивалась, глядя вниз и отказываясь узнавать того, кто уводил её. Наконец её дернули вверх, обняли и потащили из отделения, почти неся. Все происходило в молчании и как-то замедленно, как в рапидной съемке в его клипах. Он что-то говорил в машине, пристегивая её ремнем безопасности, как тряпичную куклу,