произнёс я, — где мой заказ?
— (Она засуетилась, теряя самообладание). Сейчас. Уже подаю...
— Тебе не кажется, что ты перешла границы? — строго произнёс я.
— Нет. Ты ничего не велел... — с дрожью в голосе прошептала она, вспоминая вчерашнее.
Пока она наливала кофе и разливала коньяк, я развернул сверток. Оторвавшись от своего занятия, она сначала с удивлением, а потом с дрожью уставилась на стек. Офицерский стек, изготовленный на заказ и подаренный мне Марией.
— (Я со свистом взмахнул им). Это будет получше твоей плеточки...
— Нет...
— Да! Да! Да! — повторил я нараспев, — сейчас выпью кофе и мы поговорим... А теперь давай кофе и сядь! — приказал я.
— Ты же...
— Господин! — перебил я её, я для тебя Господин!
— Ну, Господин... ты же не будешь меня наказывать? — прошептала она, бледнея.
— А почему нет? Ты не считаешь, что провинилась?
— Нет... То есть да... Не надо... — она, всхлипнула буквально рухнув на стул и расплескав мой кофе.
Вот теперь ты меня ещё и без кофе оставила... — констатировал я.
Продолжение укрощения
Я достал сигарету, закурил, потом не спеша, смакуя, выпил коньяк. Она сидела, с ужасом смотря на меня. На глазах навернулись слёзы. Уверен, что это не от предстоящей боли. К любой боли можно привыкнуть и даже получать от неё удовольствие. Страх! Вот альфа и омега подчинения. Именно он причина слёз и ужаса в её глазах.
— Раздевайся, — коротко приказал я.
— Что-о-о? — она недоуменно посмотрела на меня, — зачем?
— Мне что десять раз повторять? Раздевайся сучка!
— Что ты себе позволяешь? — выдохнула она.
— Ты что уже всё забыла? Встать! — удар хлыста пришелся по бедру.
Вскрикнув, она вскочила, и путаясь в пуговках и застежках, стала раздеваться.
— Быстрее. У тебя мало времени — тридцать секунд. За каждую лишнюю секунду получишь добавку!
Самое худшее, когда тебя торопят — спешить. Возможно, она и успела, но спешка её погубила. Конечно, за тридцать секунд она не успела раздеться, зато успела приспустить брюки. Вот туда по ягодице и пришёлся следующий удар.
— Ой! Больно! — на ягодице разгорался алый след.
— Конечно, больно! Для того и наказывают, — пояснил я, размахиваясь опять.
Она наклонилась, пытаясь стащить брюки не снимая обуви. Я ударил сверху. Хлыст изогнулся: по спине, ягодицам и достал до бедра.
— Больно... — уже взвыла она.
— А мне не было больно? Когда ты меня так встретила? — опять свист хлыста и стон.
Лена упала на колени плача и моля простить её. Я без размаха стеганул её поперек спины.
— Терпи... — опять взмах, свист, но бить я не стал, — ты поняла?
— Да мой Господин. Я поняла мой Господин. Я больше не буду мой Господин... — затараторила она, спасаясь от наказания и вытирая выступившие слёзы.
Не слушая, её я приказал:
— Кофе. Где мой кофе?
— Сейчас господин! — она вскочила и бросилась к плите, — я сварю свежий...
— Нет!
Она остановилась и недоуменно посмотрела на меня. А я, достав из свертка маленький кружевной фартучек в лучшем случае размером с тетрадный лист, и протянул ей:
— Надень его, и какие-нибудь