голодные взгляды друг на друга. Елки зеленые, даже постелить толком ничего не успели. К черту мартини, к черту весь мир. Одно лишь случайное касание и мы — непонятный клубок из тел, губ, рук, срывающейся одежды и стонов, рвущих ночь. Боже, все слова забыли, только буквы всплывают в мозгу и вырываются наружу, отличая нас от зверей в этом хаосе движений. Он смотрит так, что становится страшно, от того на что он способен. Ну, не могу я больше это терпеть.
— Да, возьми ж ты меня, — мысли вслух, словно мольба, больше не могу ни о чем другом думать.
Да, я дикая кошка, в период течки. Выгибаюсь, мечусь по матрасу и хочу его губ, и взмокшего тела и настойчивых рук, теребящих клитор, мнущих соски, и тянущих на себя мои бедра, насаживая на свой пульсирующий, жаждущий член, с распухшей головкой. Врывается, в мокрое лоно, с нарастающим темпом, потому что не в силах уже сдерживаться, а может только неистово двигаться и двигаться навстречу моему горячему телу. Соски вызывающе смотрят на него, и губы впиваются в них, заставляя стонать и биться в сладостной муке. Нет, мне этого мало. Еще и еще, и сильней и глубже. И только слышен хлюпающий звук, когда он вырывается наружу из моего лона, похожего на болото, мокрого и затягивающего обратно вглубь. Ну как, выжить в этом безумии, как сохранить сердце, чтобы оно не выскочило, как дать его телу выжить, сдирая с него кожу, когда пожирает огнь, и все нервы, как электрический кабель, бьющий током и испепеляющий тебя. Вся вселенная заключена в этих чувствах, весь мир у наших ног, переплетённых страстью. И чувствую пульсацию члена, изливающего потоки семени, словно взорвавшийся вулкан, сжигающий все на своем пути, и возрождающий к новой жизни.