не придет. И эти два сидят и куражатся. И я ничего! Ничего сделать не могу! — она опять расплакалась.
Я подошел, прижал к себе. Приникла. Ее трясло. Подождал пока успокоится немного
— Знаешь, подруга, что?
— Что? — сквозь всхлипы, но хоть больше не рыдает.
— Коньяк у нас еще остался?
— Нет. Виски есть.
Я прошел к бару, налил стопку до краев.
— Пей
В глазах куча ужаса. Губы сжала, головой мотает.
— Пей говорю
Выпила. Не поперхнулась, не закашлялась.
Тогда налил в два бокала.
— Тебе лед? Разбавлять?
— Лед. Не надо.
Из морозилки достал лед. Кинул в бокалы. Отдал ей. Взяла привычно, без неловкостей. Я ухмыльнулся. Поняла почему. Умная. В мать. Не в отца.
— Первый раз с тобой пьем. Мать бы не одобрила.
— Ты помнишь, я взрослая?
— Помню.
Рубашка на груди мокрая от слез, перемазанная тоналкой, помадой, и чем-то черным. Тушь что ли? Была безнадежно испорчена. Лена проследила за тем, как я осматриваю себя. Подскочила:
— Давай я постираю. Ты все равно остаешься. — и тут же, словно испугавшись что я уйду — Ведь останешься?
— Останусь, останусь. Не бросать же тебя — встал и повернул ее к себе — он больше сюда не придет. Не должен. Если появится — скажи мне. Я все решу. Договорились?
Она кивнула. И вновь побежали слезы. Прижалась.
— Ты обещала постирать рубашку. А продолжаешь мочить и пачкать.
Кивает, но только вжалась сильнее. Опять успокоилась. А затем...
Затем усадила меня на стул и начала снимать рубашку.
— Ленкин, я сам. Что ты меня раздеваешь?
...Получил по рукам
— Я пачкала — мне и снимать
Расстегнула. Словно ненароком провела растопыренной ладошкой по груди. Сняла рубашку с плеч, но манжетов не распустила, отчего руки остались прихвачены рубашкой. Зашла сзади и быстро перекрутила ее. Путы несерьезные, но быстро не избавишься. И в следующую секунду сидит уже верхом на моих коленях. Прижалась всем телом. Рука скользнула вверх по животу, груди, шее и зарылась в волосы, вторая ушла на спину.
Безумно приятно. Восхитительно. Одуряюще. Возбуждающе. Неправильно.
— Лена, ты что делаешь?
— Заткнись!
Губы нашли губы.
Неправильно, то оно неправильно. Только вот не вырывался я. Видно подсознательно был готов. Накатило возбуждение. И да пошло оно все!
Лена двигалась прижавшись всем телом. Ее губы прокладывали дорожку по шее. Чтобы обжечь ее дыханием. Покрыть поцелуями, а в следующий миг куснуть за мочку. Острый язычок на мгновение касался уха, от чего меня накрывало таким возбуждением, что темнело в глазах. Раз за разом.
Руки не оставались без дела. Провела по груди. По шее. Кончики ногтей скользнули вниз по ребрам. Экстаз!
Губы вновь нашли мое ухо. И в него жарко дохнула:
— Ммм, а тут у нас кому-то нравится — игриво — мне уже сидеть неудобно.
Лена порывистым движением сорвала с себя майку. Вот была в майке и тут без нее. В этом движении было что-то от грации пантеры, что-то такое от чего у мужчин срывает крышу.
Она потерлась о мою грудь сосками. Выдерживая дистанцию, и прерывая мои попытки прижаться плотнее. Чертовка мелкая играла со мной!
И затем приникла!