травмировать ее. Поэтому пожал плечами и просто ответил; «Не знаю... «.
— Ты очень великодушный! Я догадался, что ты хотел сказать...
— И что же? — я продолжал играть дурачка.
— Ребенка...
— Ты права, моя радость, от тебя ничего не скроешь, — я целовал ее щеки, слизывая с них набегающие слезинки.
— Не надо так расстраиваться. Уверен, что после сегодняшней ночи у тебя родится сын.
— Откуда такой уверенность? — она смотрела в мои глаза так, как смотрит любимая собака, надеясь получить лакомый кусочек.
— Я так решил... А как ты его назовешь, если родится сын?
— Хотела, как тебя. Но потом решила, что обижу Балдис. Назову «Эрик».
Мы выпили по бокалу шампанского и медленно терлись друг о друга в тихом ритме старого, доброго танго. Я целовал ее в шею, а она шептала; хочу ниже, ниже...
Я не жалел, что сорвалась групповушка, чувствуя, что наедине с Валдой дышится легче и свободнее.
— Я устал, Эдвард. Неси меня кровать, — прошептала она едва оторвавшись от моих губ. Я ликовал. Эта интеллигентная, культурная женщина, которую можно было поставить в первом ряду одной из первых женщин нашего гарнизона, выбрала именно меня, а ни кого-нибудь из местных мустангов, отличных от меня только размером яиц и члена. «И что она нашла во мне такого, необыкновенного, чего не видит моя жена-вертушка, живущая вечным поиском очередного «мустанга»?, — думал я, неся в спальню Валду, уснувшую прямо на моих руках. Там я усадил ее на кровать, осторожно раздел и уложил в постель, укрыв ее белоснежной простынкой.
— Спасибо, родной, — она поцеловала меня и тут же уснула.
Я вышел на балкон, уселся в кресло, поглядывая на мерцающие в небе звезды. Закурил, опять поглядел на звезды, подумав: «Неужели и там где-то далеко тоже есть жизнь?». Жизнь. Ты прекрасна! Вот и эта чудесная милая женщина борется за ее продление, мечтая о сыне. А моему уже семь. Осенью пойдет в первый класс. И тут я вспомнил наш поход с сыном в госпиталь, где лежала моя Людмила, родившая девочку. Мы давно решили с ней, что если будет девочка, то назовем ее Еленой. Это прекрасное имя носили две мои бабушки и мы решили, что это имя не должно исчезнуть с уст членов нашей семьи.
— Смотри. Не плачь и не зови маму домой! Будь мужчиной! А настоящие мужчины никогда не плачут, — наставлял я пятилетнего Леонтия (имя деда) перед нашим походом к маме.
— Ты понял меня, сын?! — я наклонился и приподнял его голову за подбородок.
— Понял, — тихо ответил тот, продолжая правым носком сандалия выписывать на ковре какие-то замысловатые фигуры.
Сын был моей первой большой радостью в семейной жизни. И родила его Людмила словно по заказу. Когда она была на последнем месяце беременности я говорил ей в присутствии друзей, чтобы она родила сына 3 октября.
— Есть! — товарищ командир, — она шутливо приставляла ладонь к правому виску.
— А почему именно третьего октября? — спрашивали друзья свидетели нашего разговора.
—