сделать тебя щербатым и сломать одну или даже две конечности.
— Ладно! Посмихуёчились и хватит! Давай-ка, я тебя ещё погоняю, чтобы осечки не было...
• • •
Бетонированный забор, окантовывающий Зверское поместье, был трёхметровой высоты. В изорванной одежде, грязный, как чушкан, я подошёл к главным воротам.
— Какого, нада? — поинтересовался охранник, через приворотный спикер.
Ворота чуть отъехали и из метровой щели, Миру явилось создание метровой ширины и двух метровой высоты, одетое во всё чёрное.
— Ты на кого письку дрочишь, доходяга? Кто такой, ваще?
Я прыгнул, понимая, что этого монстра с пушки не пробьёшь, все же аккуратно приделал по его башке армейским бутсом. Монстр постоял, пока я приземлялся позади него и, закатив своё кареглазие, грохнулся назад с огромным шумом и треском.
Через 20 метров, на меня набросились две собаки. Это были доги. Их длинноногость позволяла покрывать огромные расстояния через краткие промежутки времени. Я прекрасно был осведомлён, что у собак самое больное место — это нос. Но мне было жаль четвероногих существ, порою непонимающих, что творят. Я подарил им по снотворной пуле, а пока они не отправились в царство Морфея, немножко поучил их, как надо себя вести. Они скулили, как напроказившие щенята, определяя, что периметр нарушен.
На середине пути меня постарался остановить ещё один охранник, вооружённый помповым ружьём. Ему пришлось согнуться в три погибели. Вероятно, он, таким образом, показывал своё подобострастие? Ему пришлось долго искать своё ружьё, кое, я откинул на десять метров. Троица дуболомов осталась лежать в живописных позах перед расхвостанными вдребезги мною стеклянными дверьми. Выла сирена. Побрякивали колокольчиками сломанные устройства охраны. Сама охрана, пыталась прибывать небольшими партиями ...в количестве трёх, пяти человек. Уложив количество, равное целой обойме от Калаша в горизонтальное положение, я, наконец добрался, до опочивальни папахена.
— Как здоровье папочка? — поприветствовал я бритоголового мужчину, в руках которого подрагивал Узи с частотой и амплитудой ни насколько не меньшей, чем его тщедушное тело.
— Игоряха! Сынку мой дорогой! Со свиданьицем, красавчек! — отбросив автомат в сторону и облапив своего сыночка, заревел белугой папаша. Из его глаз дождём пролились слёзы. Этот человек, для которого было запросто скинуть с яхты мать своего чадушки, или закатать в бетонные сапоги, какого-нибудь проштрафившегося работника, отличался огромной сентиментальностью по отношению к своему отпрыску.
— Кажется мне не очень-то тут и рады? Меня не хотели впускать в родной дом?
— Та шо ты такое гутаришь? Ни признали тоби! Десять годин по Оксфордам шлёндался...
— Пап говори по-русски, будь ласка! Десять годин на мове — десять часов!?
— Хорошо! Как тебе удалось сбежать от похитителей?
— Это было намного проще, чем прийти в отчий дом. Правда, мне пришлось не оставить там никого в живых. Но я надеюсь, ты это быстро уладишь с нашей юриспруденцией?
— Не сомневайся! Считай, что уже сделано.
— Как Лиля поживает? Всё такая же красавица?
— Сынку, далась тебе эта блядина? Она уже успела четырежды замуж повыскочить и развестись?!!