Нечасто я добираюсь до этой тетрадки. Отвыкаю от монологов: жизнь проходит в нескончаемом диалоге с Вэнди, диалоге, который не всегда проговаривается словами, — Вэнди умеет «читать» меня, и я учусь «читать» ее.
Штормит который день уже. Сезон бурь в разгаре... А Вэнди, Вэнди — впервые в своей жизни проводит его не в недрах океана, а здесь, со мной, в своем бассейне на Острове Сумасшедших. (Так я окрестил наш новый остров).
Что мы делаем? Мы — плаваем, кувыркаемся, возимся, играемся, как малые дети; путешествуем, ныряем, исследуем океан, остров и друг друга; прислушиваемся к ее животику — как ведет себя будущее потомство; лижемся, ласкаемся, ебемся и бесчинствуем до шума в ушах, до одурения, до сумасшествия; читаем, беседуем, мечтаем и просто лежим или плаваем в обнимку, тельце к тельцу...
Тайфуны не страшны нам: я только переживаю, если Вэнди соберется куда-нибудь в шторм; берега тут песчаные, но и рифов предостаточно, и я боюсь, как бы её не побило. И за пузико ее боюсь. Боюсь, но держать все время девочку в луже — не могу, конечно.
Все идет мерно — день за днем, ночь за ночью. Вокруг — бури, ураганы, а мы, в нашем маленьком мирке — будто вне всего, вне катаклизмов, вне тревоги. Странно и вспомнить теперь то, что было...
• • •
19 ИЮЛЯ
Штормяга стих, и жеребенок уплыл скакать по волнам.
Животик ее немного усложняет наши забавы. Я уже не могу лечь на нее, окунуться, нырнуть в нее, как в горячий океан. Ебу ее осторожно, хоть и самообладание — на пределе: хочется вспороть ее членом, заколоть, заебать до сердца и потрохов. Когда не выдерживаю — трогаю, по-моему, кончиком елды наших деток...
Ненасытная моя рыбка. Я не видел еще женщин, которые не могли бы и полдня провести без секса, как она. Впрочем, у нее же отсутствует стыд, отсутствует по определению — нет в ее сознании такой шестеренки. Ей очень трудно объяснить, что же это такое — стыд. И на ней НИКОГДА не было никакой одежды; это и невозможно — в ней она высохнет и погибнет. Может быть, если бы все женщины оказались в таком положении — они все были бы такими? Может быть, они все такие, но только скрывают свою природу?
Когда ей хочется, она подплывает ко мне (или подъезжает на своем кресле), обнимает за ноги, за попу — от одежды и я давно уже отказался, — целует меня в член, вылизывает все хозяйство... говорит: вкусненького хочется, сладенького. Или: давай поиграем в нашу игру. Или: сделай мне тух-тух. Или, если совсем невмоготу (а я или занят, или что) — прямо говорит: выеби меня. Давай ебаться, говорит. Выеби меня! пожалуйста!
Голосок нежный, просительный, трогательный. Мой агрегат, как заведенный, подскакивает вверх, даже если я не пылаю страстью; кажется, я превратился в настоящего жеребца-осеменителя. Или, если уж совсем никак — вылизываю ее, она это обожает до визга. Ни разу ей не отказал, и не откажу никогда, даже если буду подыхать.