Наука и жизнь

Этот рассказ будет интересен, скорее всего, старшему поколению, которое помнит, что «в СССР секса не было». В отличие от других моих рассказов, он основан на реальных событиях, точнее — на реальном рассказе профессора N.

Передаем ему слово:

— Сейчас я расскажу вам, как отличаются представления о женской привлекательности «у нас» и «у них». Это было в далеком 1987-м году. Я, тогда еще доцент, в числе перспективных и политически надежных сотрудников НИИ был направлен на симпозиум в Филадельфию. Я ехал туда в двойном статусе: как докладчик и как корреспондент журнала «Наука и жизнь». Это был мой первый выезд за границу.

К тому времени я уже успел стать одиноким сорокалетним брюзгой, не имеющим ни семьи, ни каких-либо надежд на ее создание. Ярких впечатлений в моей жизни было немного, и конечно, эта поездка предвкушалась как большое событие. Правда, тогда я даже не подозревал, КАКИМ событием она станет для меня.

На симпозиуме я чувствовал себя в новой шкуре — умным, обаятельным, инициативным дэнди, опровергающим расхожие мифы о «совьет раше». В отличие от большинства наших, я отлично владел английским, и это вселяло в меня некий окрыляющий дух превосходства. Кроме того, я сразу понял, что научный уровень наших заокеанских коллег куда как ниже нашего, в частности, моего собственного, и за два дня прослыл грозой симпозиума.

Пришел день моего выступления. Я подготовил для него инновационную гипотезу, в которой недоставало нескольких важных звеньев, — но наш ученый совет не заметил их, а уровень буржуазной науки, как я убедился, не давал причин для беспокойства. Поэтому я был уверен в успехе своего доклада и предвкушал его, как начало международной славы.

Когда я доложился и вокруг кипела дискуссия, скорей удивленная, чем скандальная (возбужденные американцы задавали коварные, как им казалось, вопросы, которые я щелкал, как семечки), — подняла руку девушка, которую я приметил еще на открытии.

Она являла собой некий контраст между типажом и внешностью, непостижимый советскому взгляду. Скрывшая глаза под очками Марь-Иванны, закованная в «научный» пиджак и таковую же юбку, стянувшая кудрявую гриву в строгий «хвост», она обладала такой фигурой и лицом, что ее хотелось выковырять из ее «научной» раковины и наслаждаться ею, чувственной и нежной, как манго. За весь симпозиум она не проронила ни слова, ни к кому не подходила, ни с кем не общалась, и я удивленно замечал, что на нее не обращают внимания, ухаживая за плосколицыми, но броско одетыми герлс. Знакомиться с ней я не спешил, так как был не слишком уверен в привлекательности своего вместительного сорокалетнего брюха...

И вот — вдруг она поднимает руку и задает мне вопрос.

Услыхав его, я похолодел: он касался именно того звена, которое было пропущено в моей гипотезе.

Несмотря на это, я стал бойко отвечать, надеясь, что это случайность, — но девушка, которую звали Эйрин, настойчиво повторила свой вопрос, и я понял, что дело труба.

У нее было очень выразительное, нежно-тревожное лицо, прямо-таки изуродованное очками... Шаг за шагом, блистательно,