походных штанах с кучей кармашков, в обтягивающей белой майке, загорелый, с японской якудза-татуировкой, выглядывающей из-под рукава и на шее, он выглядел идеально. Лучшего партнёра для Ани и не придумаешь.
Я сел в лужу и быстро смирился. Честно говоря, я чувствовал ревность только первые два часа, потом я радовался за Аню. Мартин оказался галантным мачо, уверенным в себе, весёлым, загадочным. Я перекинулся с ним парочкой фраз, убедился в том, что у него ещё ветер в голове, а значит, фрукт почти созрел к употреблению.
Аня смущённо отводила глаза, когда мы с ней остались одни. Я по привычке взялся проводить её.
— Классный парень, — сказал я без доли сарказма.
— Кто? — она сделала вид, что я вырвал её из страны грёз.
— Мартин, кто, — я давил лыбу до ушей, наблюдая за румянцем, разгорающимся на Аниных щеках.
— Да, он классный, — согласилась она. — Но мне немцы не очень нравятся. Они такие дотошные. Жуть.
— Это точно. То ли дело итальянцы или испанцы.
Она мило улыбнулась. Впервые я видел на её лице искренние эмоции, ничего общего не имеющие с тем кошмаром, который творился на наших свиданиях.
— Завтра мы поедем в больницу, Мартин там будет. Поедешь с нами?
— А при чём тут Мартин? — Аня сразу ощетинилась.
— Ну хорошо, — я не хотел давить. — Мартин не при чём, просто детишкам подарки надо раздать. Ты лучше всего подходишь на эту роль.
— Почему? — Аня опять расплылась в очаровательной улыбке. Как легко она поддавалась манипуляциям, находясь в эйфории влюблённости.
— Потому что ты красивая, как Снегурочка, а маленькие мальчики любят красивых тёть.
Она рассмеялась. Казалось, мы впервые сблизились, думали соучастно, действовали заодно.
8
На следующий день Аня вырядилась в чёрное обтягивающее платье, высокие замшевые сапоги, видимо, с одной целью — сразить Мартина наповал.
Валялись все: пожилые немцы, врачи, прохожие, детишки прятались под столами. Они щупали Аню, сомневались, что она настоящая.
— Она настоящая! — казалось, вот-вот воскликнет пучеглазый малыш.
Тётя со слезами на глазах торжественно вручала подарки, опускалась на корточки, сводя коленки, чтобы не светить труселями. Мартин снимал это чудо на огромную фотокамеру со вспышкой.
— Gut, sеhr gut, — бубнил он, полируя Анин обтянутый зад масляным взглядом.
Было весело. Я уже давно отбросил мысли о сексе с Аней. Так в эксперименте про выученную беспомощность собачки отказываются выпрыгивать из ящика, где их бьют током, потому что они привыкли стукаться лбами о стекло.
Аня чувствовала себя неловко. Она вообще в большинстве случаев играла какую-нибудь роль, вечно прикрывалась маской презрения, безразличия или мечтательной загадочности. С Мартином она надевала загадку. Так они и плясали танец любви, постепенно приоткрывая завесу тайны друг перед другом.