Клин клином

мне плохо. А было мне плохо. И он знал, что мне было плохо. И наслаждался. Даже, наверное, в большей степени, чем когда меня трахал. Я с трудом осознавала, что фактически, меня поимели и тут же поспешили осведомить, что в дальнейшем общении не заинтересованы. Не без усилий собрала я волю в кулак, и, стараясь удержать в голосе твердую и бесповоротную интонацию, отвечала с надменной усмешкой, что он «не кисейная барышня, а я не рыцарь средневековья, чтоб «БОРОТЬСЯ» за него — добиваться его внимания не намерена и если он не перезвонит, то я буду считать это концом отношений между нами». Эх, какие слова! Все-таки в одном он был прав — решительности мне и впрямь не занимать. Хотя какие там отношения между нами?! Название одно... Ну, думаю, лишним будет пояснять, что я своей фразой только облегчила его жизнь. Он, конечно, подрасстроился, не увидев горьких слез и стенаний, но в ответ всего лишь холодно заметил, что я сама изъявила желание такого расклада и что, если он не перезвонит, то винить мне придется только себя. Переспросил, не желаю ли я взять свои слова назад, с выражением победителя на лице — мол, пожалеешь ведь еще и прибежишь ко мне.

Я, изобразив усмешку «вызов принят», ответила, что ничего назад забирать не буду, не перезвонит — переживу как-нибудь, и круто развернувшись назад, пошла к лифту. Я впервые узнала не понаслышке что такое «ватные ноги». С каждым шагом моя уверенность, смелость, решительность просто таяли, как мороженое на солнце. Он догнал, зажал ногу в лифте, что-то говорил, я не помню почему-то что именно, да и для меня это было уже не важно. Наверное, пытался вернуть течение в старое русло, он вообще, как я впоследствии раскусила (когда мозг включился), не выносил безразличия к своей персоне — стоило улыбнуться, и сделать вид, что он зря старался — и он тут же впадал в бешенство — «Как?! Ей плевать?! Ей пофигу?! Надо ее вернуть и унизить сильнее!». Но тогда я об этом не знала, повторюсь, он был прав — я была до жути наивна и даже слабых мест его раскусить не успела, в то время как он мои прознал хорошенько и бил по ним не стесняясь. Я же просто старалась держаться достойно. В голове стучало, я хотела лишь сдержаться и не заплакать при нем. Это бы было для него слишком жирно. И сдержалась, хоть и трясло меня всю мелкой дрожью, но сдержалась. Слезы покатились только когда я уже мирно сидела в автобусе и все перематывала.

Было дико стыдно перед людьми, они косились, а я старалась отвернуться к окну, но сдержать нахлынувший поток была не в силах. К тому же нужно было проплакаться до общаги — там не хотелось показывать свои слабости и вообще подавать вид, что мне плохо. Весь следующий день я думала о произошедшем, переосмысливала. Моя проблема была в том, что я считала