Тетушка

рассказывают друг другу. Особенно я завидовал одному приятелю, который жил рядом с большим общественным садом и часто видел, как туда под вечер проходят вереницы парочек из расположенного недалеко санатория. Он как разведчик, крался за ними и частенько оказывался свидетелем того, как дяденьки и тетеньки ебались (другого слова для этого мы тогда не знали), зачастую не обращая внимания на другие пары, лежавшие неподалеку.

И вот я впервые присутствую при этом. Было еще темно, и я практически ничего не видел, но звуки, которые от них доносились, многое могли рассказать. Я внимательно поглощал все эти звуки: резкий скрип диванных пружин, тяжелое дыхание Виктора и очень возбуждающие стоны и взвизги моей тетушки. На Виктора эти стоны видимо тоже очень сильно действовали, так как я заметил, что чем сильнее она стонет, тем сильнее он ее метелит, и громче скрипят пружины, пока все это не закончилось сплошными подвываниями моей тетушки. Я было подумал, что ей больно, но вдруг все прекратилось и комнату поглотила громкая тишина. Несколько минут было тихо, а потом они заговорили.

— Тебе было хорошо, Машенька?

— Да, очень, как никогда.

— Давай еще?

— Давай Витенька.

И все началось по новой: скрип пружин, шумное дыхание Виктора, стоны тетушки и еще какие то чмокающие звуки, похожие на звук насоса в тот момент, когда резко вытаскиваешь поршень из хорошо смазанного цилиндра. Второй раунд длился больше первого и в конце он был еще более шумным и визгливым. И опять тишина, а затем громкий шепот.

— Ну, как Машенька?

— Ой, хорошо, так сладко.

— Еще хочешь?

— Очень, мне с каждым разом все слаще и приятней.

— Машенька, раздвинь ножки пошире, я хочу поглубже засадить, ты как, не возражаешь?

— Нет, мне тоже нравится, когда ты глубоко вставляешь. Только я не могу правую ногу отодвинуть, спинка мешает.

— Ну, тогда подними ее повыше, мне на спину ее положишь.

— Хорошо, Витенька.

Диван снова жалобно заскрипел. Через короткое время слышу.

— Ну как, Машенька, так хорошо?

— Ой, хорошо, Витенька.

— Может поглубже, как тебе?

— Да, Витенька, можно и поглубже, ой хорошо то как!

— Ножки подними повыше, будет тебе поглубже.

Диван заскрипел сильнее, женские стоны стали громче. На улице стало заметно светлее. Я боялся высунуть голову, но все же мне стали видны ее пухлые белые ноги, которые то расходились в стороны, то сходились вместе, так что ее ступни на мгновение прикасались друг к другу, словно играли в ладушки, в унисон с мужским задом, яростно скачущим вверх и вниз, вверх и вниз. Все это сопровождалось громкими женскими стонами и хлюпающими звуками, как будто где-то в глубине взбивали сметану. Эта ожесточенная дрючка продолжалась долго, возможно минут 20, сейчас я точно уже не помню. Затем снова какое то время они, молча, отдыхали, пока не отошли от любовного экстаза.

— Ну, ты как, Машенька, не устала?

— Нет Витенька, я еще хочу. А у тебя как, стоит?

— Да уже стоит.

— Тогда иди