Имя Розы

Влада, а ты знаешь, что я в тебя тогда влюблен был?

— Знаю, конечно.

— Откуда?!

— Ты такой странный. Будто это не видно было.

— Значит, видно?

— Конечно. Я тоже в тебя была тааак влюблена...

— Что?!

— Не замечал, да? А я, блин, все терзалась, все мучилась: он тупой, или я не нравлюсь ему, или?..

— Дааа...

Они переглянулись и снова рассмеялись.

— Я, как ты уехала, все время представлял тебя, — говорил Андрей. — Мысленно общался с тобой, рассказывал всякие штуки... Блин, смешно вспомнить даже, будто и не со мной было. Ты сейчас совершенно другая. Полностью незнакомый мне человек. И я тоже совсем другой... Я уже плохо помню, каким я был тогда. Помню, жалел, что не поцеловались ни разу...

— И я жалела... Слушай, а кто нам мешает?

— Что?

— Не чтокай, а иди сюда.

Она вытянулась навстречу Андрею, зажмурив глаза — совсем по-детски, по-девчоночьи, — и Андрей, холодея, чмокнул ее в горячие губы.

Потом, решившись, прильнул крепче. Лизнул языком, окунул его глубже, в запретную кислинку рта — и отпрянул, будто обжегся.

Влада заулыбалась, а потом и рассмеялась. Рассмеялся и Андрей.

— Лучше поздно, чем никогда, а?

— Угу... Ты такой колючий. Так и думала, что будешь колючий. Тебе неприятно?

— Почему?!

— Так быстро отскочил, будто я точно старуха.

— Ты что! Ты...

Второй поцелуй был гораздо крепче. Решившись, Андрей и Влада изучали друг друга губами и языками так, как только что изучали глазами. Язык Андрея много раз сплетался и расплетался с ее языком, истаивающе-сладким, как барбарис...

— Прикольно. Ты на вкус пробуешь меня, будто я конфета, — сказала Влада, когда они наконец разлепились.

— Ты кисленькая. Барбариска, или дюшес. Помнишь, такие раньше продавали?

— Ага... Дааа, Андрюха. .. Знаешь, как я делала, когда уехала?

— Как?

— Ээээ... Не скажу.

— Чего?

— Того. Все, забудь. Забудь!

— Ну скажи!

— Не. Давай лучше так. Ты в орлянку давно играл?

— Ээээ... С тобой последний раз и играл.

— Ну, вот давай обновим. Смотри, я бросаю — и... Если решка — я рассказываю, что я... В общем, рассказываю. А если орел — то ты.

— Что мне рассказывать?

— Ну... ну расскажи, что тебе больше всего хотелось от меня тогда, ладно? Только по-честному, ладно?

— Ладно.

Влада, зажмурившись, бросила монетку.

— Орел! Агааа! Ну все, Андрюх. Правду, только правду и ничего, кроме правды!

— Правду?

Андрей вздохнул. Помолчал.

— Мне хотелось... хотелось увидеть твои... ну, сиськи. И вообще — голой. Увидеть тебя, в смысле.

— Тааак. А я-то думала — у нас такая чистая дружба... Подростковые гормоны играли?

— Типа того.

— А сейчас хочешь увидешь?

— Что?

— Ну Андрюх, ну разве можно так безбожно тупить? Ну нельзя же так.

— Ээээ... Хочу.

Влада выпрямилась, вдохнула, выдохнула, зажмурилась, рассмеялась... и стянула с себя гольф.

Под ним ничего не было.

— Вау, — сказал Андрей, не зная, что сказать.

— Дальше показывать?

Андрей молчал. Но его взгляд был так красноречив, что Влада, розовая, как снегирь, встала, повернулась к нему спиной и сняла джинсы с трусами.

Потом, не оборачиваясь, сказала:

— Маленькая проблема.

— Какая?

— Не могу повернуться. Стесняюсь.

— Ээээ... — мычал