чуть дальше танцплощадки. Мы там с пацаними частенько трахались...
— И ты тоже? — не поверил я.
— Я же тоже нормальный человек, который тоже хочет то, что делают другие, — тихо ответила она, и на ее глазах в свете луны я увидел, словно алмазики, сверкающие слезинки...
— Ладно. Молчу. Тогда снимай трусики...
— Это должен сделать ты, — она впилась своими яркими губами, намазанные помадой, которые в слабом свете смахивали на кровь на губах людоеда...
Я целый час целовал ее мягкое тело, все ближе подбираясь к ее самому заветному месту между ног...
— Только не удивляйся, если что-то будет не так, — предупредила она, еще сильнее разжигая страсть в моем мужском достоинстве. Мой «дружок» в ожидании неизбежного совокупления, торчал, как часовой на посту.
— Только потихонечку. Я еще девственница, — шептала она, прижимая меня все ближе и ближе к заветному месту. Наконец, мой солдатик уперся в ее мягкую кожу между ног и застыл, как танк в противотанковом рву.
— Что такое? Дальше не идет, — в отчаянии прошептал я...
— А ты передохни маленько, а потом я тебе сама помогу, — шептала она, целуя меня в губы и вытирая о мою волосатую грудь набегающие ненароком слезы...
— Ты чего плачешь? Что-то не так? — засуетился я.
— Нет. Сейчас все пройдет. Ну, и держись! — она вдруг так сильно вильнула задом, что мой «мальчик» сам провалился словно в щель на льду океана. И тут она стала трахать меня так, что мне стало страшно за нее...
— Не торопись! До утра еще далеко, — уговаривал я ее, но она, казалось, что не понимает меня и еще сильнее стала подбрасывать меня. Все тело и моя душа гудели, как вулканы, извергающие лаву, я чувствовал боль внизу, мне казалось, что я надорвал своего мальчика непосильным трудом и пытался как-то помочь ему, но она убыстряла темп так, что я понял: «Это конец! Она — ведьма!».
Очнулся я тогда, когда почувствовал, как чьи-то мягкие губки ласкают и отсасывают все то, что запеклось в горле моего «мальчика». Потом она принесла тазик теплой воды и стала отмывать меня, затем сильно в губы поцеловала, обняла меня за шею, впилась губами прямо в ухо: «Я люблю тебя, Эд! И тут же уснула.
Я проснулся ровно в восемь. Позвонил по городскому своему товарищу, который был у нас за старшего, все объяснил ему, он успокоился и сказал: «вечером увидимся, расскажешь... «.
Вероника пришла из душа веселая, радость так и сверкала в ее голубых глазах, которые, казалось, пожирали мое худощавое тело...
— Ну, как дела? — я усадил ее рядом на подушку, обнял, повалил на кровать и стал целовать ее губы, носик, ротик-поворотик, как я говорил в детстве своему младшему братику и сестричке, когда они боялись, что мамы нет дома. Разгорячившись, лизнул ее между ног, но знакомой дырочки, обрамленной волосами, так и не нашел?
— А где это? — спросил я посмеивающуюся девицу, нагло целующей моего «мальчика».
— Я тоже так хочу... жалко