Клин клином

с одеждой маску «а мне все пох... й» и шла в школу с гордо поднятой головой. И так продолжалось довольно долго, пока меня не добил один случай. Замечу здесь, Павел ни раз предпринимал попытки примирения, бывало даже довольно искренние, — и я всякий раз с презрением их отклоняла. Я никогда не умела заговорить, как ни в чем не бывало с человеком, который вчера был моим врагом. Поэтому, получалось, что я сама продолжала этот конфликт. Естественно его это особенно сильно раздражало. В итоге, ему ничего не оставалось делать, кроме как люто меня ненавидеть и продолжать начатое. И вот как-то подплывает он ко мне, с глазами верными, как у дворняги — годы КВНа даром не прошли. Просит прощения, буквально умоляет. Я ноль внимания. Он попыток не прекращает.

Я разворачивалась и уходила прямо перед его носом, и отталкивала его, и просто отворачивала голову, задрав нос выше деревьев, в конце концов, просто посылала в известном направлении — бесполезно. С небывалым постоянством, около недели, каждый день, он буквально падает на колени, умоляя о прощении. Наконец, я повелась, — простить не могла, лишь, свойственно мне, высокомерно сказала, что он чисто для себя может считать, что прощен, а до моих чувств ему не должно быть никакого дела. Но нападки неимоверного дружелюбия со стороны врага и на этом не спешили прекращаться. Он просился сесть рядом, ходил хвостом, подсаживался без моего разрешения, а я всякий раз уходила. Надо сказать, он был очень скользкий тип и ради какой-то цели мог очень сильно унизиться. Или еще перед человеком явно сильнее его — унизился бы только так. И вот, в один прекрасный день надоела ему эта котовасия, подкараулил он меня одну в классе, точнее подстроил не без помощи «верных подданных». Уселся рядом, смотрит на меня своими маслеными глазками снизу вверх (он немного ниже меня) и лопочет что-то о высоких чувствах.

Я, в свою очередь, презрительно смотрю на него сверху вниз, явно недопонимая сути разговора. И тут он хватает меня за руку и пытается поцеловать. Я естественно вывернулась под общий хохот из дверей — все наблюдали, как выяснилось. Причем смеялись надо мной. Я в любом случае была бы унижена — поцеловал бы, тем бы и была унижена, не дала даже приблизиться — и хорошо, я же изгой — меня должно быть стрёмно целовать. Но суть не в том, это был инцидент один из многих. Ну подумаешь — раньше на словах собачились, а тут на действие решился. Я не скажу, что привыкла — я к такому бы никогда не привыкла, но и из ряда вон это не было. Я считала, что вышла из ситуации достойно, и это для меня было главным. Выбило меня из состояния спокойствия то, что он это, оказывается, не по зову сердца делал в последнее время, а за деньги. Да-да! Оказалось, что он давненько уже решил отступить и оставить меня в покое — все-таки ругаться