на лице — умоляющее выражение: ну дай, дай мне с ней поговорить.
— На, — говорю Зае, — чтоб не сомневалась, поговори с моим другом. Он тебе подтвердит, что у нас дружеская встреча и никаких девочек.
— Алло! — говорит бархатным голосом Жиль. — Добрый вечер, уважаемая! Можно узнать, как Вас зовут? Зая, очень приятно! Какое красивое имя! А я Жиль. Спасибо! Мы с Вашим супругом... — увидев мое зверское лицо, поправляется, — мы с Вашим другом давние знакомые, и хочу Вас заверить, что я знаю его как исключительно порядочного, умного, интеллигентного человека, который и мухи не обидит, тем более Вас — такую очаровательную сударыню. Нет, позвольте, раз говорю, значит, знаю, Вы безусловно очаровательны и обаятельны. Ну все, передаю ему трубку, а то сейчас этот Отелло меня задушит в приступе ревности.
«Отелло» душит не ревность, а смех, кое-как превозмогая себя, беру трубку:
— Ну что, Зай, все нормально? Ты просто так позвонила или хотела насчет завтра что-то уточнить? Да-да, как договорились. Нет, много пить не буду. Да, скоро пойдем по домам. Ну давай, целую, пока!
Жиль разливает, поднимает экстра-тост «за вас», пьем, выдыхаем, закусываем, закуриваем.
— Эх, — произносит он мечтательным тоном, — какой голосок, а? Сколько ей лет? М-да, не девочка, а конфетка! Ну ты прохиндей, отхватил же себе!
И сама «послезавтрашняя» встреча прошла выше всех похвал. Рука об руку мы бродили по осенней Москве, ели мороженое, пили кофе, целовались в кстати подвернувшейся арке-проходе с улицы во дворы, в приступе озорства играли в догонялки в гулком и безлюдном подземном переходе. Дождались часа, на который была заказана гостиница. Зашли, обнялись, слились в упоении. И еще раз. И после сиесты еще раз. И все было, как год назад, жарким летом и не менее жаркой осенью 2011 года. Точно так же, насытившись поцелуями, толкала Зая мою голову вниз, и я вылизывал ее со всей страстью, стремясь доставить ей как можно больше удовольствия за месяцы вынужденного целомудрия. Точно так же, я трахал Заю в миссионерке и раком, опять-таки удивляясь, как мой стержень не пронзает насквозь ее худенькое тельце, и она вопит не от боли, а от кайфа. Точно так же, почувствовав, что близок ее оргазм, я нырял ей между ног, и впивался в средоточие женского естества, выманивал языком, губами, руками ту сладкую тряску и сладкое обмякание, за которые получал заслуженный приз — смутную улыбку улетевшей на седьмое небо подруги. Точно так же, истомившись в нетерпении, я укладывал властной рукой ее голову на подушку и ебал в рот, пока обжигающая нутро сперма не вырывалась белой лавой, заполняя ротик и вытекая наружу, стекая по подбородку и шее, вплоть до махонькой припухлости грудок.
Я был бы счастлив, если б мог здесь поставить точку. Если б мог, не кривя душой, добавить сакраментальное «и больше мы не встречались». Увы! Это был пик наших встреч с Заей. За которым, трижды увы, наступил спад. Да не просто спад, а