вещь, но иногда кое-что не следует делать предметом гласности. Какая мне польза от того, что журналисты раз-облачат герцога Орлеанского? Или великого князя Миха-ила? Или герцога Баттенбергского и многих-многих дру-гих?
Я почетная гостья на приемах, которые настолько пом-пезны, что везде вызывают зависть.
Я чувствую себя неким языческим божеством, прекло-нение перед которым в большинстве случаев не дает ни-какой надежды. Я предпочитаю высказывать свои симпа-тии только в особых случаях. Но никто из тех, кто платит фантастические суммы, просто чтобы хоть на миг прикос-нуться ко мне, не может когда-либо сделать вывод, что я фригидная, как я им всем говорю. Наоборот, я чувствен-на, сладострастна и одержима гротескным, ненасытным желанием физической любви. Никто не знает, как часто я без сна ворочаюсь на своих шелковых подушках и как ча-сто ускользаю из своих апартаментов посреди ночи, на-ходя приют в доме с дурной репутацией. Возможно, нео-бычная страсть, испытываемая мной во время этих тай-ных походов, играет важную роль. И когда я, возвраща-ясь домой после таких ночей и используя свою сказоч-ную ванную, мой покрытый голубым шелком будуар, где меня окружают сверкающие бутылки, серебряные расче-ски и щетки, дорогие духи и экзотические мыла, тогда эта перемена обстановки дает мне невыразимое удовлетворе-ние. Помимо полной разрядки, которую я получаю. Только так я могу действовать. И мне действительно нуж-на очень сильная доза такого наркотика, чтобы чувство-вать себя хорошо...
Внешне я неприступна. Я давно уже установила, что именно противоречие между моим сладострастным, воз-буждающим телом и холодным, неприступным обликом больше всего шокирует мужчин. Меня считают божест-венно милостивой, когда я удостаиваю случайного знака внимания самого богатого из них. Если я поддамся его желаниям и позволю своему поклоннику завладеть моим телом, я уничтожу его собственные иллюзии и лишу себя больших доходов. Я перестану быть богиней, баядерой Шивы и танцовщицей Священного храма, вниманием ко-торой они не могут и не отваживаются злоупотреблять и величайшая милость которой — это позволить им быть рядом хотя бы несколько минут.
Я хожу в дома свиданий, скрывая лицо под густой ву-алью, обходя стороной людные улицы: очень важно, что-бы меня не узнали. К счастью, клиенты, посещающие эти сравнительно дешевые дома, не бывают на моих пред-ставлениях. И наоборот. Маркиз Сэнтонж, дон Хаиме, виконт Папель, князь Трубецкой — эти господа посеща-ют другие, более утонченные заведения. Они начинают с буфета, затем — ночной клуб, а потом — бордель. Своипохождения они заканчивают утром, по последней моде едят луковый суп рядом с извозчиками, базарными торговцами и проститутками.
Ну, а если кто и узнает меня, я всегда могу отделаться ссылкой на свою блажь. Могу сказать, что мне интересно познавать жизнь, жизнь простых людей. К счастью, мне никогда не приходилось прибегать к таким отговоркам. Мне ужасно нравилась эта двойная жизнь. В конце кон-цов, если так поступала римская императрица Мессалина, почему не могу и я?