Магазин

выперли из моей тесной каморки практически на улицу. Лишившись прописки, я стала бомжем и официально работать уже не могла. На средства от компенсации я сняла комнату на окраине, и устроилась работать в частный магазин уборщицей. Да, самой простой уборщицей, и платили мне теперь сущие копейки. Радужных перспектив впереди уже не маячило, и я ревела по ночам как белуга. А утром отправлялась в магазин к своей швабре, венику и тряпкам.

В силу постоянной занятости удачно выскочить замуж я не успела, и как только я перестала нормально зарабатывать, мой гражданский муж тут же меня бросил. Со временем я продала всё, что имела. Машину, золотые кольца и цепочки, и затем уже шубу и кожаную куртку. Когда продавать стало нечего, на меня накатила депрессия. Что я здесь делаю? Какого чёрта я продолжаю тут торчать? И я всерьёз подумывала о том, чтобы перебраться назад в глухую деревню, откуда когда-то семь лет назад приехала покорять первопрестольную, и заселиться в покосившуюся халабуду, доставшуюся от родителей в наследство. Такая перспектива меня совсем не радовала. Вернуться обратно в дыру, откуда все давно сбежали, и оставались лишь престарелые, никому не нужные бабушки-пенсионерки и законченные алкоголики.

Я продолжала работать уборщицей, и никакого смысла в своей жизни уже не видела. Тем не менее, я была всё ещё молода, мне не было и тридцати, и мне не хотелось возиться со швабрами. Я оказалась в глухом тупике, и выхода из сложившейся ситуации не видела. Похоронить себя в тряпках и вёдрах, или в глуши на своих шести сотках? Без света, без газа, вдали от цивилизации. Зато террористов там нет — успокаивала я себя, но утешение это, мягко говоря, было смешным и глупым. Вот такой выбор стоял передо мной на данный момент. Деньги от выплаты компенсации за утраченное жильё заканчивались, и оплачивать съёмную комнату было уже нечем. Оставалось паковать манатки, и уматывать в свою дыру. Но я продолжала хвататься за соломинку. На что рассчитывала? Сама не знаю.

Наутро, придя как обычно в магазин, я переоделась и пошла в подсобку. Надев перчатки и халат, я взяла ведро и швабру и отправилась в зал, где покупателей ещё не было. Я намывала полы с хлоркой, когда передо мной выросла фигура хозяйки магазина. Странно. Обычно она всё время проходила мимо, никогда не здоровалась и, задрав нос, отворачивалась. Я успела изучить её короткую дорогую дублёнку, стройные ноги в лайкровых колготках и дорогие облегающие кожаные сапожки саламандра на низкой шпильке. Сорокалетняя хозяйка вела себя надменно и разговаривала с видом благодетеля, одаривающего манной небесной. Она прекрасно знала, что работаю я за копейки и деваться мне некуда. Продавцы и кассиры вели себя со мной примерно так же. Молодые и упитанные девахи смотрели на меня свысока. Мой труд они не ценили и ноги никогда не вытирали. Вот и сегодня, намывая полы, я услышала как хлопнули входные двери на пружинах