уже сделали свое дело. Его поместили в отдельную палату, лекарствами и вниманием персонала он тоже был обеспечен. Мы посидели еще час и решили идти. Он и сам нас прогонял — хотел спать. Договорились, что придем назавтра. Его родители — с утра, а я — после обеда. На том и расстались. Я погладила его по шершавому гипсу руки и улыбнулась. В ответ улыбки ожидать не приходилось...
Ехать с его родителями мне не хотелось. Они меня настоятельно уговаривали, но я настойчиво отказывалась. И в итоге мэрс вадикиного папы, описав большой круг, выбрался с больничной стоянки без меня, чуть притормозил у светофора, дождался зеленого, и исчез за поворотом. Я немного прошлась пешком — апрельский вечер был теплым и приятным — и села в маршрутку...
Следующий день я из моего рассказа опущу. Ничего знаменательного не произошло. Вадик принимал большое количество лекарств, все еще чувствовал боли и говорил с трудом. Новая немецкая инвалидная коляска сверкала никелем в углу палаты, но сидеть ему было еще тяжело и больно. Я начала развлекать его рассказками. Через два часа я устала, и мне стало скучно.
— Слушай, Вадик. Лучше бы ты меня вдовой оставил бы.
Его кровать несильно затряслась от грудного смеха.
— Давай, топай домой. Только завтра приходи. Может мне легче уже будет.
— Ладно, Вадик. Раз уж ты меня прогоняешь...
— Иди уже. Не хочу тебя утруждать. Завтра. Завтра...
На следующий день я не смогла придти в условленное время — была занята. Когда я освободилась, то со всех ног понеслась в больницу и успела таки просочится в отделение минут за пятнадцать до того, как вход уже закрывают.
— Ну где ты ходила?! — Вадик говорил уже заметно лучше.
— Дела были.
— Я, понимаешь ли, тут с тоски помираю, а у нее дела какие-то.
— Вадя. Будешь скулить — я попрошу, чтобы вместо губ твоих разбитых тебе инплантировали женские половые губы.
— Это зачем еще?
— Когда будешь на себя в зеркало смотреть, вставать у тебя будет.
— А как ты попросишь? Ты ведь не знаешь никого тут.
— Оденусь врачом, и попрошу.
Мы поржали над идеей переодевания и трансплантации всевозможных органов на всевозмоные места, хотя мое предложение нарастить ему член на лбу большого энтузиазма у Вадика не вызвала.
— Собираемся все! — Вдруг раздался негромкий, но требовательный голос из корридора.
— Ну вот, сейчас тебя выгонят.
— Не выгонят. Позвони папику.
— Папик ничего сделать не сможет. Тут свои правила.
Дверь в палату начала открываться. Я еле успела спрятаться в небольшой нише. В палату зашла медсестра телосложения более чем крупного, оглядела все вокруг, убедилась, что лишних нет и вышла, оставив дверь незакрытой.
— Эта мымра всегда всех выгоняет и двери в палаты оставляет открытыми.
— Почему?
— Е$@нутая мозгами. Сейчас тебя увидит — скандал будет.
Тут у меня в голове мелькнула мысль.
— Я щас вернусь! — оглядев коридор, по которому все еще ползали больные и выпроваживались последние упрямые посетители, я проскользнула в комнату медсестер.
Начав наугад открывать ящики я наткнулась на чистый белоснежный халат.