молчать и не будет подавать вида.
— И что это меняет? Она все знает. И крайней для нее будешь не ты. Ты — ее мать! А я. Мне оно надо?
— Надо... Я очень прошу тебя, останься. Я... я... — и женщина, сильная, уверенная в себе женщина, расплакалась, как ребенок
Раиса поглядела на нее с неподдельным состраданием, а Марина упала на кровать и впала в настоящую истерику. Она рыдала и стенала. Суть ее жалоб сводился к следующему: она несчастная женщина, она низко пала, потому что любит секс во всех проявлениях, она испортила всем и себе выходные своей слабостью, она потеряла дочь и может потерять мужа, который ее не поймет, она не знает, как все исправить, но очень этого хочет... и т. д. и т. п. Рая, оказавшись в роли жилетки, не знала, что ей говорить. Она просто сидела рядом с хозяйкой, гладила ее по голове и, как заведенная, твердила «Не надо плакать» и «Успокойся». А что еще она могла сказать? То, что она считает жену босса на самом деле счастливой? У Марины муж, дочь, любовник и даже любовница, а у нее — ничего, кроме дикого желания секса, которое она не может реализовать. Хотела бы она иметь такие страсти и такие проблемы. Она все бы отдала за это! А еще она хотела эту женщину. Безумно. Кухонные ласки разбудили в ней сильное, доселе невиданное чувство. Она хотела прямо сейчас сорвать с Марины ее одежду и впиться своим ртом в ее киску. И чем больше она думала об этом, тем дальше уносилась от окружавшей ее реальности. Из этих грез ее вывел недоуменный вопрос притихшей Марины:
— Ты... что?
— Что?, — тряхнула головой Раиса.
— Ты сказала, что... хочешь меня...
— Я? Нет! Не может быть!
— Но ты сказала это!
— Извини, я... просто задумалась. Сорвалось, наверное. Вслух сказала?
— Да.
— Боже!
— Рай, ты должна рассказать мне.
— Что?
— Все. Поделись своими желаниями. Самыми сокровенными. Я обещаю, что сейчас ничего не будет... между нами. Я выплакалась, и мне стало легче. Выговорись и ты. Ты ведь никогда этого не делала?
— Нет.
— Сделай сейчас. Это нужно нам обеим.
Уговоры были недолгими, и Раиса, которую действительно распирало от овладевших ею страстей, решилась.
— Я была девственницей до 27 лет. Мама меня воспитывала одна и, сколько себя помню, никогда ни одного хорошего слова о мужчинах не говорила. Это передалось мне. Сначала у меня было много поклонников. В школе, в институте... Но я всех их отшивала. Я не знала, какой парень мне нужен, но, благодаря маме, знала, какой НЕ нужен. Я знала обо всех мужских недостатках, и у каждого ухажера находился хотя бы один такой... Поэтому... я даже не целовалась до этой ночи никогда. В аспирантуре ко мне уже никто не подкатывал. Моя репутация шла впереди меня. Но в 27 я поняла, что женщина во мне почти умерла. Мне стало страшно, но изменить себя