Проклятие Пустошей. Глава 10

в бок. — Даже и не надейся. Был бы умным, сделал бы правильные выводы ещё вчера.

— Отсоси, мразь! — говорю сквозь зубы.

Толстяк со всей силы бьёт меня по почкам, и валит на землю.

— Что-то я не понимаю тебя, малыш. Ты либо идиот, который совсем не учится на своих ошибках, либо мазохист, — говорит мразь менторским тоном.

В этот раз у меня хватает благоразумия промолчать, хотя желание придушить этого выродка собственными руками никуда не исчезло. Пользуюсь передышкой после «водных процедур» и восстанавливаю дыхание. К сожалению, длится она недолго. Жирная сволочь опрокидывает бочку, которую я так усердно заполнял, и вся вода выливается на землю.

— Ой, я такой неловкий, — говорит толстяк с показным раскаянием, хотя в его поросячьих глазёнках отчетливо видно веселье. — Кажется кому-то придётся заполнить её снова. И лучше этому кому-то управиться за час, если в качестве ужина он не хочется получить собачье дерьмо.

Сказав это, ублюдок широко улыбается, берёт дубинку у одного из своих мордоворотов, и со всей дури бьёт меня по колену. Стискиваю зубы от боли, стараясь не закричать, а толстая сволочь тактично напоминает, что время пошло, и мне лучше поторопиться. Стараясь не обращать внимания на боль, поднимаюсь на ноги, и хромой походкой ковыляю к тому месту, где оставил вёдра. Двое надзирателей увязываются за мной. Бегая к озеру и обратно, быстро теряю счёт времени. Когда чёртова бочка вновь оказывается заполнена, сил совсем не остаётся. Однако отдохнуть мне не дают, и практически тут же заставляют рыть траншею.

Рабочий день подходит к концу сразу же после заката. Нас тщательно обыскивают, чтобы удостовериться, что никто ничего не украл. У одного мужика в кармане обнаруживается небольшая морковь. Бедолага пытается что-то сказать в своё оправдание, но удар прикладом дробовика по зубам не даёт ему оправдаться. Пухляша избивают до полусмерти, а затем именно мне приказывают тащить его до тюрьмы, при том что сам я к тому моменту едва держусь на ногах. Когда добираюсь до камеры, силы окончательно покидают меню. Подхожу к стене, и ложусь на пол спиной к двери.

Через какое-то время слышу стук дубиной по решётке, и оборачиваюсь. Возле двери стоит придурок, который утром принёс мне стакан воды. На этот раз он держит в руке грязную тарелку с сухим собачьим дерьмом.

— Угощайся. Заслужил, — говорит он с противной улыбкой, и ставит тарелку на пол перед дверью.

Не нахожу в себе сил даже просто злиться на этого выродка, и когда он уходит, просто провожаю его безучастным взглядом, и поворачиваюсь спиной к двери. На меня накатывает сильнейшая апатия, при которой не хочется ни есть, ни пить, ни дышать. Просто уменьшится до размеров блохи, а лучше и вовсе исчезнуть. В таком плачевном состоянии я прибываю ровно до того момента, пока не вспоминаю довольную физиономию жирного ублюдка, его слова о моём будущем, и мерзкий смех. На смену депрессии приходит злость, а руки сами сжимаются в кулаки.

Этому козлу мало