Игоревича, в батю Людмилы Калинкиной. Он окончательно перестал сопротивляться. А даже напротив, поднял вверх Людину флисовую кофту и оголил складчатый живот и черный, могучий бюстгальтер с чашками для футбольных мячей.
Внутри крепких чашек колыхался мамочкин бюст с дорожками вен. Он вот-вот и вылился бы наружу, нависая валиками плоти через края лифа. Не обращая внимания на шум из кухни, Калинкин Серега замер. Дед положил его матери, в задранной до шеи кофте, на затылок сухие ладони и сам стал качать ее голову навстречу своей набухшей сардельки. Она приподнялась и затравленно снизу посмотрела на него. С подбородка до синюшной головки члена протянулась блестящей нитью слюна. Дед же воспользовался моментом и жадно впился пальцами в глубины мягкого вымени дочери. Дёрнул с силой на себя. Огромные сиськи вылетели из опустевшего лифчика и засверкали темными сосками, размером с кофейное блюдце. Она взвилась, вскрикнула и откинула назад голову. Он выкручивал вымя, сжимая узловатыми пальцами податливые ареолы сосков. Мать надрывно взвизгивала, по ее щекам потекли слезы. С удивительной, для его возраста, скоростью, он опрокинул полную маму Рыжего на пол и стал стягивать с нее лосины. Они плотно облегали жирный лобок и выпирающее верблюжье копытце маминой вагины.
Рывок и показались толстые бедра и простые, бежевые трусы Людмилы. Она все вопила, полные, мягкие руки закрыли лицо, когда с щиколоток слетела тряпочка изорванных трусов и обслюнявленный ею же член отца, вошёл в ее лохматую, рыжую киску. Калинкин судорожно сглотнул, подошёл к ним и воровато подобрал из вещей, Людин телефон. Ему было противно смотреть на ее несогласный разврат и он отправился на кухню попить воды. Серёга совсем забыл, что туда отправил бабушку и теперь престарелая копия его матери, лежала посреди комнаты, между раковиной и столом на спине. На ее лице горел стыд и отчаяние. Подол халата скатился с согнутых ног к поясу, обнажилась большая, тёмно-коричневая щель влагалища и дупло ануса. Обе дыры зеленели от громадных огурцов, что торчали из них попками, а сама бабушка неистово сосала третий огурец.
Одна рука вовсю играла у нее за пазухой с сосками. Серёга забыл про жажду и выскочил вон, обратно в коридор. Мать там уже насадилась на член деда и прыгала на нем, повернувшись к Кириллу Игоревичу своей жирной задницей, в которую он пихал пальцы. Людмила поймала одну из своих отвислых грудей и теперь сосала набрякший сосок, прислонив жирную сиську к заплаканному лицу. Толстые губы мокро чавкали, из них раздавались жалостливые звуки. Дед продолжал раздирать интимные дырочки дочери. Его черты исказились, стали острее, и вместо обычно ворчливого изгиба, рот пересекла демоническая улыбка и наслаждение процессом. Его поведение напугало внука. Рыжий кинулся в спальню и зажал руками уши. Хлюпанье и мычание все равно просачивалось сквозь пальцы. Он зажмурился и согнулся в калач...
Прошло два часа. Резкий рингтон маминого телефона разорвал забвение Сереги и он открыл глаза. Ему похоже приснился дурной сон.