с шоколадной обертки повзрослела на 20 лет; в ХIХ веке и ранее, когда полнота только красила женщину, считалась бы Надежда настоящей красавицей.
Была она вначале хмурой и пыталась выглядеть равнодушной, но я смог парой шуток-комплиментов растормошить и втянуть в словесную флиртующую перепалку типа «А я слышал, что ты...», «А кто это сказал?», «А еще я знаю, что ты...», «Откуда тебе знать?», «Я мог бы поверить, но надо бы проверить» и т. д. Вкупе с поглаживанием волос (кто ей наврал, что короткая прическа ей к лицу?), поцелуями в щеки и губы (слышу хоровое «фиии, как можно соску целовать в губы?», любезные, а не пошли бы вы прямиком в ГУЛАГ-архипелаг, там вам и место с вашими понятиями, а молодая свежая девушка, с кем бы не трахалась и кому бы не отсасывала, после приема ванны и чистки зубов остается такой же молодой и свежей, в отличие от вас, гниющих на свалке истории), и тисканьем пышных телес поверх суперХХL-ного размера спортивки, этого оказалось достаточно, чтобы встрепенулся член и возжелал оказаться в нежных губках Надюши. Так и случилось.
Дело было летом, я был без пиджака и галстука, лишь только расстегнул ремень и спустил брюки с трусами, как Надя наклонилась вперед, взяла в рот и принялась споро отсасывать. На полпути до финиша эмоциональная часть сознания вбросила мысль: «а может и в самом деле трахнуть ее», на что рациональная ответила: «А как? На кровати в миссионерке — не вариант, только лишний шум и суету наведем. И даже раком сомнительно. Если Надя встанет коленями на постель и выпятит зад, размажет же меня по стенке. Как-нибудь потом». Чуть погодя возникла и эгоистичная мысль: «надоело стоять, вот бы прилечь, пусть дальше в этой позе продолжит», но я и ее прогнал по той же причине нежелания шуметь и суетиться (уже было понятно, что Надя не горит желанием сдвигаться с насиженного места), а также возможной поломке кровати, если к полутора центнерам девушки добавится и моя почти сотка. В общем, как и предполагалось, я ее дотрахал в рот, Надя сперму проглотила и продержала быстро уменьшающийся член во рту, пока тот оттуда не выскользнул.
— Ну как? — обеспокоенно спросила меня Маврикиевна на пороге. Надя, кстати, так с места и не сдвинулась, когда я собрался уходить.
— Нормально, — ответил я вполне искренне. Понятно, что до Алёны ей далеко, и по внешности, и по мастерству, и по умению вести себя. Но... если припрет, почему бы и нет?
— Зайдешь еще?
— Посмотрим... как получится.
Что-то на душе свербило, не телесным желанием, а более возвышенными, что ли, помыслами, я хотел трахнуть Надю. И чтобы ее саму порадовать. И чтобы двусмысленность слов, сказанных бабке по этому поводу, обернуть в свою пользу. Собирался, честно! Но не в этой же тесной каморке на хлипкой койке, где неловко повернувшись, можно стукнуться лбом об одну стенку, а пятками в противоположную?