на гордость, самолюбие, ему хочется быть в сильных и нежных руках, хочется ласки и грубости, боли и наслаждения. Мокрая текущая сучка. Всё, как он любит. Шаги, поворот ключа. Сердце опять забабахало в груди.
— Здравствуй, Кукла, — даже от обыкновенного приветствия опаляет жаром.
— Добрый вечер, мой Господин.
Поднимаю глаза и хоть я должна уже была привыкнуть, всё равно отшатываюсь от вида отвратительной маски какого-то монстра, которая всегда на его лице. Подходит ближе, резко хватает за цепь. Тенет вверх голову, вынуждая смотреть прямо в его чёрные-чёрные глаза. Радужка глаз такая тёмная, что практически сливается со зрачком. Словно проваливаюсь в эти глаза, как в чёрную дыру. Проваливаюсь, исчезаю, подчиняюсь, становлюсь полностью его, растворяюсь в нём и в его желаниях. Забирает из моих рук плётку.
— Целуй ноги.
Обнимаю его за коленки, целую. На голову опускается рукоятка плётки, давит вниз.
— Ниже целуй, Кукла, ступни целуй и сними с меня обувь.
Когда снимаю ботинки, снова приказ.
— На четвереньки, ноги вместе, руки ладонями на пол и так целуй.
Голову наклоняю низко, тело прогнулось, попка выпячивается. Получаю хлёсткий удар по ягодицам. Вздрогнула всем телом, но вовремя прикусила губы, проглотив в себе вскрик. Становится на цепь ногой, тянет за неё, вынуждая наклонять лицо ещё ниже, продвигает ногу дальше по звеньям, мне не остаётся ничего другого, как прислониться разгоряченной щекой к холодному кафелю прихожей. Попа, ещё выше. Кожу опять обжигает хлёсткий удар. Один, второй, третий. Больно, очень больно. Не выдерживаю и вскрикиваю. Из глаз брызнули слезы. Ещё никогда не видела его таким. Он всегда был ласков. Ласков, но строг. Сейчас же в нём прямо кипит злость. Она вибрирует в воздухе, она в выражении его глаз, она в движениях его тела, она выливается жгучими ударами, которые градом сыпятся мне на попу, спину, плечи. Как больно! Конечно, я не выдерживаю, ору в голос. Но не умоляю остановиться, нет, хотя, возможно, мои жалобы и слезы смягчили бы его. Что-то внутри меня протестует против проявления, такой, слабости. Да и не привыкла я просить. Кричу, плачу, извиваюсь на полу под жалящими меня ударами и не слова о пощаде, терплю. Чёрт, он так меня забьёт! Это тоже против правил, но что-то мешает мне произнести упреки так же, как и мольбы. Удары, удары, больно, больше не могу выносить. Я проиграла, я слабая! Еле слышный шёпот:
— Прошу, простите меня, Господин.
Он услышал, услышал, замахнувшаяся рука с плеткой остановилась на полпути. Дышит хрипло, тяжело, как после быстрого бега. А я продолжаю стонать, плакать и извиваться на холодном кафеле пола прихожей. Резко хватает за цепь, приподнимая мою голову от пола, смотрит в плачущие глаза. Я опять проваливаюсь в чёрную дыру его звериной страсти, его власти. И боль от порки, уже не кажется такой острой. Она вообще не кажется болью, а кажется... нет, не удовольствием, а чем-то иным, чему ещё не дали названия... новым ощущением, новым состоянием