... Валя вспоминала, как она, вставая с пола, с треском отлипла от линолеума — на полу остался отпечаток золотых ягодиц. Потом ее все-таки докрасили до конца — все тело сверху донизу, по второму кругу. Краска холодила, стягивала кожу; Валя была вся липкая, как в варенье — ужасно хотелось облизнуться, протереть глаза, вагину, зад. Потом ее высушили феном, и это было приятно...
Потом — подсохшая Валя подошла к зеркалу, и... В который раз за сегодня! но — сейчас это вообще невозможно было выдержать...
Ничего человеческого, живого в золотой статуэтке, блестевшей из зеркала, не было, — только глаза, сверкающие из-под решетки золотых ресниц, составляли странный контраст блеску тела... Валя была в ужасе — кожа ее, покрытая многими слоями краски, отливала настоящим металлическим глянцем, ровным, неживым, — но не могла не признать, что это ужасно, невероятно красиво.
Золото, с его отливом и отражениями, неожиданно заострило нежную пластику Валиного тела, сделало ее нервной, ломкой. В Вале, как в зеркале, отражались предметы — в животе, в коленях, в лысине — и Валю это почему-то волновало до жути. Роскошь золота, в которое превратили Валю, кружила ей голову, и — она уже увлеклась: входила в образ ожившей статуэтки, рожденной в металле, но получившей живую душу. Золотой отлив собственной кожи дурманил впечатлительную Валю, как раньше — эльфийский макияж, только еще сильнее.
Фотосессия прошла блестяще. Валя вжилась, как актриса, в роль ожившей статуэтки — страдающей, но не умеющей победить свою металлическую природу, — и Миша вдохновенно танцевал. Валя была почти пьяной — она выпила ровно столько, чтобы выключить все тормоза, и при этом не потерять контроль над движениями, — и принимала самые откровенные позы. Ей снимали крупным планом грудь, вагину, — и в ней стала закипать новая волна возбуждения...
Боже, какая я ненасытная! — успевала думать Валя. Она никогда не знала себя такой...