спину, трусы рывком спускает до колен и начинает её с размаху ремнём хлестать. Визг, вопли на весь вагон. Ей реально очень больно — такой крендель здоровый, и лупит со всей силы. На торчащей кверху загорелой заднице вспухают один за другим багровые рубцы. Лицо у неё стало пунцово красным, волосы растрепались, глаза — безумные от боли, дёргается вся, ногами сучит, но разве тут вырвешься — против такого лома нет приёма.
— А-а-а, больно, а-а-а, не могу больше, а-а-а, Витенька, прости! — орёт.
Какой-то пожилой мужчина попробовал вступиться — что же вы так с женщиной, говорит.
Витенька на него глянул свирепо, а сам бьет и проговаривает:
— Это не женщина, это жена моя — шлюха! Будешь шляться? Будешь шляться??? Будешь???
Тут поезд притормаживать начал. Мужик отпустил жену, она выпрямилась и слезла со скамейки, продолжая рыдать в голос и закрывая руками лицо. Он натянул на неё трусы, одёрнул юбку и толкнул к выходу.
— Пошли! Дома ещё добавлю! За то, что я из-за тебя, сучка, к управделами на совещание не попал!
Они вышли в тамбур. Последнее, что слышали пассажиры, был его разговор по мобильнику:
— Лёша? Подъезжай к станции Чижовка, я её нашёл!
Несколько минут прошло в молчании. Потом пассажиры начали переглядываться и переговариваться. Кто-то возмущался, кто-то хихикал. Пьяненький мужичок втолковывал сидящей рядом женщине: «Я свою тоже во как держу» и потрясал кулаком перед её лицом.
На следующей станции в вагон вбежали двое спортивных молодых людей в тёмных очках, они быстренько заглянули под все скамейки, выволокли трясущуюся от ужаса лохматую собачку и вышли.
— М-да... — задумчиво сказала сидящая напротив меня пожилая женщина, — богатые тоже плачут!