их в стороны и приказала:
— А теперь полижи-ка здесь, мамина попа должна быть чистой.
Я увидел, что коричневая масса размазалась по внутренней поверхности ягодиц, и мне стало неприятно.
— Я не хочу, госпожа, — признался я.
Мама резко развернулась и влепила мне такую пощечину, что я аж упала на спину. Потом она поставила ногу прямо мне на пах и надавила. Я закричал от боли, слезы потекли из моих глаз.
— А мне плевать, что ты хочешь, вонючая сука! Или сейчас же слижешь все дерьмо с моей жопы, или я тебе яйца раздавлю! — мама кричала, ее лицо пылало ненавистью.
— Так что ты выбираешь, хуесоска?! — и чуть усилила давление.
Боль была такой сильной, что я просто не мог ей отказать.
— Я слижу ваше гавно, госпожа, — проскулил я.
— Громче! — приказала мама.
— Я слижу все гавно с вашей попы, госпожа! — закричал я.
Голос мой дрожал, я чуть не сорвался на фальцет, но мама улыбнулась:
— Вот так, блядь, а то я уже решила, что ты хочешь расстроить мамочку, — она вновь отвернулась, выпялив свой зад мне навстречу.
На этот раз она не стала раздвигать ягодицы, и мне пришлось сделать это самому. Я все еще содрогался от схлипов, когда кончиком языка провел по маминой попе зачерпнул первую порцию какашек.
Как-то вылизывая мамин анус я уже пробовала на вкус ее какашки, но тогда я был возбужден сперма давила мне на мозги. Теперь же я испытывал только омерзение, страх и отвращение.
Проглотить мамино дерьмо оказалось не таким уж простым делом. Я едва не сблевала и только чудо спасло меня от этого.
Я раз за разом повторяла одну и ту же операцию — проводила по засраной попе языком, собирая немного свежего говна, затем, подавляя тошноту, сглатывал этот урожай, а потом повторял все по новой.
Наконец я закончил. Мамина попа блестела от моей слюны, на ней не было ни пятнышка, а во рту у меня был ужасный привкус.
Мама провела пальчиком у себя между ягодицами и пристально посмотрела на результат.
— Я так и знала, что из тебя получится отличная подтирка. Теперь всякий раз, когда я захочу пописать или покакать, ты будешь ходить в туалет со мной, и я буду использовать твой язык вместо туалетной бумаги. Понятно?
— Да, госпожа.