Пучай-Река да Калинов мост. Главы 14—15

жалобно поет.

Эй, раз! Эй, два! Горе-не беда,

Канареечка жалобно поет.

Девка полснопа нажала

Солдат холодок нашел.

соловей, соловей, пташечка...

Канареечка жалобно поет

Эй, раз! Эй, два! Горе-не беда,

Канареечка жалобно поет.

Бросай, девка, жито жать,

Пойдем в холодок лежать

Соловей, соловей, пташечка...

Канареечка жалобно поет.

Эй, раз! Эй, два! Горе-не беда,

Канареечка жалобно поет.

Мне мамашенька сказала,

Чтобы я копну нажала,

Соловей, соловей, пташечка...

Канареечка жалобно поет.

Эй, раз! Эй, два! Горе-не беда,

Канареечка жалобно поет.

Пока копну не нажну

Я с тобою не пойду.

Соловей, соловей, пташечка...

Канарее...

Земля вздрогнула под ногами. Передо мной стоял мужичонка, с виду неказист и простоват, а где-то мелькнуло, и «глуповат!».

«Ни хуясе сиганул!» — до дубов было с полсотни шагов, а верхушка самого высокого скрывалась за облаками.

Мужичонка щурился и плутовато улыбался в всклокоченную бороду — Кто таков? Как звать-величать? Из каких заморских стран? Куда путь держим?

— Принц я. Зовут меня Роман сын Григорьев. Родом из стран заморских. Иду из Тридевятого Царства, а путь мой в Тридесятое Царство.

— Путь в Тридесятое Царство лежит через Пучай-Реку да Калинов мост. Как же ты хочешь перейти через Калинов мост? Как же ты будешь биться со Змеем Семиглавым огнедышащим, да с Кощеем Бессмертным, да с Мораной?

— А и хотел я попросити у тебя, Одихмантьев Сын, дать мне в проводники перевозницу, дочь твою богатырскую.

— Акулинка! — позвал Разбойник

Земля дрогнула ещё раз, а рядом с Разбойником, будто из-под земли выросла, стояла девка, богатырского роста и телосложения. Если я добавлю, что личиком Акулинка была просто красавица писаная, то вы поймёте моё восхищение!

— Мил человек, — обратился ко мне Разбойник — что за песню ты распевал? Никогда раньше такой не слыхивал.

— Песня эта называется «Соловей, соловей, пташечка».

— Приинц, напой песенку ещё раз, не откажи. Акулинка моя поможет тебе перебратися в Тридесятое. Я с первого разу не запомнил, токмо слушал. Уважь приинц!

Я затянул песню, а Разбойник, закрыв глаза и шевеля губами, слушал.

Я допел.

Соловей открыл глаза — Уважил, приинц! Отдохни в моём тереме от пути дальнего, отведай моих угощений, а потом Акулинка спровадит тебя в Тридесятое.

Я задрал голову: верхушки дубов едва просматривались в вышине. Теремов я теперь не видел.

— Да ты не беспокойся принц. Акулинка поможет. Акулинка!

Девка шагнула ко мне, взяла за руку и взвилась. Точнее, мы взвились! Я не ощутил, ни перегрузок, ни самого полёта не почувствовал. Успел лишь моргнуть и, когда открыл глаза, мы уже были наверху, на крыльце расписного терема. В следующее мгновение рядом стал и Разбойник.

— Проходи принц! — повёл рукой хозяин, и я вошёл в терем.

Не стану утомлять вас описанием яств со стола Соловья-Разбойника, но «Путинка», хлебосольному хозяину, понравилась! А девка, слопав плитку шоколада «Алёнка», смотрела на меня маслеными глазами, как и Забава.

Соловей попросил ещё четушку «Путинки». Открыл, хлебнул из горла (у меня научился!) и затянул «Соловья». Не напрасно, в имени Разбойника, Соловей, на первом месте: пел он камерным оперным голосом, да так, что даже я заслушался!

— Приинц! Приинц!

Я стряхнул наваждение.

Акулина подёргивала меня за руку.

— Что тебе Акулинушка? — будто я не