Похмелье

«П-п-пожжалуйсста!!...» Это резко переключило сознание Иосифа: до всего этого он думал, что доставляет партнерше неимоверное наслаждение; но после — он вдруг ужаснулся, растерялся, нашел подходящие случаю доводы: «Молчи. И терпи боль. Я за все плачу, — мысленно обращался он к проститутке. — А раз плачу, то имею право. Покупатель всегда прав!... В кого это я превращаюсь?! — тут же спрашивал он себя. — Ты становишься примитивом, животным! Хуже! Намного хуже!... Мама, моя мама! До чего я себя довел?!» — он уже готов был зарыдать, — не прекращая меж тем автоматических фрикций, — как вдруг понял, что это похмелье водит его темными лабиринтами, низвергая в бред. Позывы тошноты подошли к самому горлу. А Марго уже кричала: «А-а-а!... А-а!» — при этом истерически похихикивая: это было ее оргазмом. Оказывается, все это время она действительно получала огромное удовольствие, которое внешне проявлялось у ней в форме мучений. «Что за сука! Что за лицемерная блядь!» — остался недоволен ею — до зверства — Иосиф, которому она вспугнула эякуляцию. Барби лежала на следующей кровати спиной к совокупляющимся и плохо изображала то, что она спит. По всей вероятности душила ее зависть, так как она тоже осталась без оргазма.

Туалет и ванна были совмещены. Иосиф Серебряный глядел на себя в эллипс зеркала и видел, что тело его похоже на муравьиное, состоящее как бы из отдельных шариков: самый большой шарик — таз и живот, средний — грудь и плечи и совсем маленький — голова, а к ним — тощие, редковласые лапки. Воистину, приходилось славить нынешние традиции, современные костюмы, позволяющие занятым людямпренебрегать физической формой. Лицо Серебряного было смуглым; но не под солнцем он принимал этот загар, — это был результат частых и неумеренных оргий. Волосы его были обесцвечены до цвета молока. Где-то даже это неплохо сочеталось — смуглость лица и белизна волос (хотя и было искусственно). Он осторожно, чтобы не делать резких движений головою, оседлал унитаз. Он принципиально не похмелялся, боясь сделаться алкоголиком, поэтому сносил неизбежные муки.

«Давить из себя раба по капле. Ничего не оставляя, — приговаривал он, испражняясь с натугой, — интересная взаимосвязь. Что дальше? До каких еще извращений мне нужно дойти, чтобы возбудиться надлежащим образом? Чтобы божественно (повторяю: «божественно») эякулировать?... Но самым большим извращением было бы, по-моему, предложить ей руку и сердце. Ха-ха!... В самом деле! Вот оно как происходит: она (эта самая пресловутая Марго) вся в белом, за белой вуалью, и я — похожий на Дракулу — смокинг и трость. А после: невинные поцелуи при закрытых губах, романтические отношения — и любовь, любовь до слез и соплей, черт возьми!... А после — коитус. Умопомрачительный коитус! И все сначала (несомненно, что так называемое целомудрие есть одна из многочисленных форм страсти, более тонкая, изощренная, не лишенная некого прагматизма)... Вот он выход! Вот они, новые пути человечества! Умница! На — тебе, Нобелевскую премию, получай. Спасибо. Да, да. Надобно подлечиться: воздержание, диета, покой».

По привычке, поднявшись, он заглянул в унитаз и смыл все шумным каскадом. «Так безжалостное время