стене я увидела наши широко раздвинутые ягодицы, замершие в полной покорности перед стариком, уверенной рукой направляющий свой член в нас, по выбору.
Первому досталось негру. Судя по тому, как он вдруг застонал и напрягся, ощущения мне предстояли не шуточные. А голос старичка, без устали вещавшего об избавлении от греха грешниц и шлюх, только вплетался в ритм, с которым он насиловал Ишмаила.
И только когда пришла моя очередь, я поняла, как мне придется искупать свои несуществующие грехи. Стоило дяде Альберту войти в меня, как «Искушение» раздулся, превратившись в моей попке в несколько рядов стальных обручей, обсаженных шипами. Я закричала, но мои крики, казалось, только заставили старика двигаться еще интенсивнее. Одновременно в рот мне уткнулась залупа Ишмаила, и мои вопли превратились в стоны, когда он, схватив меня за волосы, начал насаживать меня до самого горла.
По щекам моим катились слезы, но сжавшая мой член горячая мокрая рука Альберта несколько раз с силой поддрачила меня, не дав мне опомниться. Я вдруг начала кончать, и поняла, что Альберт кончает вместе со мной. «Искуситель» вдруг обмяк, шипы пропали, и перемешанная с кровью сперма потекла у меня по ногам. А Альберт, резко наклонившись вперед, уже вовсю высасывал сперму Ишмаила. Она текла у него по подбородку, капала мне на голову, а он все добирал последние капли, орудуя языком и шумно отдуваясь.
Через десять минут мы опять сидели на диване, словно ничего и не произошло. Ишмаил пропал почти тут же, повинуясь одному мановению руки, дядя Адьберт был в новой неиспачканной сутане, а я сидела голая и, давясь, ела очередную печеньку. Меня гладили по головке, называли хорошей девочкой, и объясняли мне все прелести жизни праведной. При этом то, что осталось от моих белых невинных трусиков, дядя Альберт время от времени подносил к лицу и, вдыхая их аромат, говорил мне, что оставит их себе на память как залог моего душевного перерождения. А потом я откланялась.